Цица: Биография кошки

Ну ладно, допустим, что «такой рукой» играть нельзя. Но у меня же есть еще одна рука. На следующий же день я отправился в теннисный клуб и стал практиковать удары левой рукой. Человеку, который от природы правша, это покажется нелепостью. Если уж ты не левша, то левой рукой даже не попадешь по мячу. Но мне часто казалось, что я по природе левша, просто меня переучили пользоваться правой рукой. В годы моей юности ребенку не позволяли писать или играть в теннис левой рукой. В этом видели даже что-то аморальное, и меня принуждали пользоваться правой рукой.

Некоторые говорили, что я по природе способен использовать обе руки, и это мне льстило. На самом же деле, в результате того, что в детстве меня переучили пользоваться правой рукой — хотя все то, чему меня специально не учили, я по-прежнему делаю левой, — я не очень-то ловко владею обеими руками. У нас в Венгрии про неуклюжего человека говорят, что у него две левых руки. В какой-то степени это относится и ко мне. Но, во всяком случае, бить по мячу левой рукой я выучился очень быстро.

Через несколько дней я осмелился вызвать на матч одну теннисную приятельницу. Это очень милая девушка и не очень сильный игрок — как раз то, что мне было нужно. Мы сыграли один сет, и, хотя я обычно не особенно стремлюсь выиграть и предпочитаю проиграть интересную партию, чем выиграть неинтересную, — на этот раз я был чрезвычайно горд тем, что сумел ее победить. Мы начали второй сет, и я нанес удар по мячу, который буду помнить всю жизнь. Мяч высоко подпрыгнул по правую руку от меня, и я отразил его сильным «бекхендом» левой рукой. И угодил мячом сам себе в правый глаз.

На секунду у меня потемнело в глазах, но потом мне стало легче, я с изумлением убедился, что все еще вижу больным глазом, и решил продолжать игру. Это было глупое решение, хотя бы потому — и это не самое главное, — что в глазах все-таки все расплывалось, я видел мяч нечетко и быстро проиграл второй сет.

На другой день я пошел к врачу и рассказал, что со мной случилось. Он достал офтальмоскоп — этакую штуку, похожую на подзорную трубу, которая направляет в глаз пучок яркого света, — осмотрел глаз и сказал, что мяч не повредил глазное яблоко. Но, прежде чем меня отпустить, он решил проверить мое зрение по таблице. Результат был весьма печальный. Хотя до тех пор я не замечал у себя ухудшения зрения, я смог различить только три огромные буквы в верхней строчке. Все остальные сливались в черную массу. Вам надо немедленно проконсультироваться в глазной больнице, сказал врач. Дело происходило в пятницу вечером. Он послал меня в глазную больницу в Вест-Энде, которая работала круглосуточно.

Там я обратился в травматологический отдел, где меня приняла очаровательная девушка, которой, на мой взгляд, было лет четырнадцать, но на самом деле, очевидно, больше. Она заглянула мне в глаз с помощью различных сложных и громоздких инструментов, но ничего там не увидела и сказала только:

— Я сейчас накапаю вам в глаз.

Наивное дитя! — подумал я. Ты и не представляешь себе, что тебя ждет. Я в общем-то мирный, законопослушный человек — но только до тех пор, пока кто-нибудь не попробует прикоснуться к моим глазам. За несколько лет до того в Нью-Йорке мне в глаз попала соринка. Больно было ужасно, и, в конце концов, я зашел в аптеку и спросил, не живет ли поблизости врач-офтальмолог. «Да зачем вам врач! — воскликнул провизор. — Я сам вытащу эту соринку». Он велел мне сесть на стул и посмотреть вверх. Но как только он коснулся глаза, я с такой силой ударил его ногой в живот, что он отлетел к прилавку.

— Извините, — сказал я.

— Ничего, — с подозрительной любезностью отозвался он и подозвал двух дюжих молодых людей, которые околачивались в аптеке. По моему убеждению, это были профессиональные гангстеры. Те неторопливо приблизились ко мне той самой походкой вразвалочку, какой ходят все гангстеры в кино, и стальной хваткой зажали мне руки и ноги. Я не мог пошевелиться, и, как я ни пытался стукнуть провизора ногой, мне это не удалось. Он неторопливо, с садистским наслаждением вытащил у меня из глаза соринку, промыл глаз, капнул туда что-то и дал знак наемным убийцам меня отпустить. Я спросил его, сколько я ему должен. Он сказал, что ничего. Я настаивал. Он уверил меня, что помогать попавшим в беду приезжим — его долг.

Я вспомнил нью-йоркского провизора и призвал себе на помощь всю свою выдержку. В результате через двадцать минут с помощью двух медбратьев — одного китайца и одного пуэрториканца — юная леди сумела закапать мне в глаз половину нужного количества атропина. Но, по крайней мере, удара в живот ногой она избежала.

Через двадцать минут — атропин действует не сразу — милая девочка опять посмотрела мне в глаз. И опять ничего не увидела. Она бросила на меня укоризненный, как мне показалось, взгляд. Я играю не по правилам, казалось, говорил этот взгляд. Явился в отдел травматологии с каким-то никому не известным заболеванием. Она долго вглядывалась в глаз — ничего. Может, ей самой нужно чего-нибудь накапать в глаза? — подумал я.