Цицерон

Я уже говорила, что генеральный штаб демократов наметил решительное наступление на 63 год. Первым должен был явиться Рулл с радикальным проектом — раздача всей земли. Вторым — Катилина с еще более радикальным лозунгом — кассация всех долгов. Что может быть могущественнее и разрушительнее этих двух лозунгов! Видимо, решено было, что революция начинается «мирным» путем. Катилина становится консулом, Рулл — трибуном. Оба выдвигают крайние проекты, оба поддерживают друг друга. И пламя революции охватывает Рим. Очевидно, Катилина привлек внимание штаба, во-первых, потому, что слыл человеком опасным, а во-вторых, потому, что пользовался влиянием среди своих бывших товарищей, ветеранов Суллы. Подобно Каталине, они успели растратить все то, что награбили при диктаторе, подобно Катилине, жаждали реванша. Это были люди, умевшие воевать; они раскиданы были по всей Италии и представляли вполне реальную силу. В-третьих, Катилина был ценен благодаря своим связям с уголовным миром. Наконец, он находился в отчаянном положении и был готов на все.

Но почему же выбран был именно 63 год? На то были веские причины. Несколько лет тому назад Помпей получил чрезвычайные полномочия для войны на Востоке. Он уехал и увел из Италии всю армию. Но война уже подходила к концу. Ждать Помпея назад можно было уже в начале 61 года, а может быть, даже в конце 62-го. Медлить было нельзя. Я думаю также, что не последнюю роль тут сыграли и соображения совсем иного порядка. 63 год был обозначен в пророчествах как год крови и гражданской войны. Между тем в те времена удивительно распространилась вера в магов, предсказателей, гороскопы и астральные прогнозы. Цезарь, например, не верил в бессмертие души и скептически относился к религии. Но он верил снам, а садясь в седло, три раза повторял заговор против падения с лошади (Plin., N.H., XXVIII, 3–5). Во всяком случае, мы знаем, что для самих катилинариев предсказание о годе крови имело чуть ли не решающее значение.

Итак, Катилина выставил свою кандидатуру в консулы на 63 год. Главным соперником его был Марк Туллий Цицерон. В глазах Катилины то была самая жалкая личность. Человек без масштаба, без величия; профессиональный интеллигент, корпящий над своими книгами и добывающий средства для жизни трудами своих рук. Катилина как профессиональный злодей от души презирал таких людишек. К тому же сам Катилина был патриций. Предок его некогда прибыл в Италию с Энеем. А предок Цицерона был какой-то арпинский сукновал. «Катилина… язвительно называл его «выскочкой», намекая на незнатность его происхождения… и, кроме того, именовал его «пришлецом» на том основании, что Цицерон родился не в Риме, а эта кличка употребляется в отношении всех тех, кто не живет в собственном доме» (что-то вроде нашего «лимитчик») (Арр. B.C., II, 2). Какова же была его ярость, когда, придя на Марсово поле, он увидал несметную толпу народа и все они с громкими восторженными воплями устремились к ненавистному сопернику! В бешенстве убежал Катилина домой. Какое впечатление произвел на него этот провал, видно из письма, которое он послал год спустя после этой катастрофы одному знакомому. «Я гоним несправедливостями, — писал он, — меня лишают плодов моих трудов и усердия, я не имею почетного положения». Не страх перед долгами толкает его в революцию, продолжает он, но негодование при виде того, что «недостойным людям дают почести, а меня… от них отстраняют» (Sail. Cat, 35).

Теперь о «мирном» пути не могло быть и речи. План Каталины был таков. Он вербует армию из сулланских ветеранов. Но сам с ближайшими помощниками остается в Риме. В назначенный заранее день армия идет на штурм столицы, в тот же день катилинарии поднимают вооруженное восстание внутри города. Они поджигают город с нескольких концов, убивают консулов, сенаторов и других должностных лиц, открывают ворота, устанавливают террор и захватывают власть. Всю весну 63 года Катилина лихорадочно действовал. Во все концы Италии скакали его агенты. Вскоре армия была собрана. Она обосновалась в горах Этрурии в Фезулах[63]. К ним примкнули несколько разбойничьих шаек, промышлявших здесь же в горах (Sail. Cat., 29). Во главе стал опытный сулланский офицер Манлий. Теперь очередь была за Катилиной.

Однажды ночью все члены клуба получили приглашение явиться. Их провели не в обычную пиршественную залу, а в дальний уединенный покой дома, где они ни разу не были. Там перед ними предстал Катилина. Он поднялся и сказал следующее. Всем тем, кого он собрал здесь сейчас, он доверяет как самому себе. Он хочет открыть им страшную тайну. Настало время действовать. Они должны взять власть в свои руки.