Цицерон

— Вся власть в государстве принадлежит сейчас кучке сильных людей: цари и тетрархи — их данники, народы и племена платят им подати. Мы же, все остальные — храбрые, благородные, знатные, незнатные — толпа без влияния, без власти. Мы — рабы тех, которым — будь Республика жива — мы внушали бы ужас. Вся власть, вся сила, весь почет, все богатства у них или у тех, кто им угоден. На нашу же долю выпадают лишь опасности, провалы на выборах, судебные преследования, нищета. Доколе нам терпеть это, отважные друзья? Кто из смертных, наделенный мужественным сердцем, может вытерпеть, что им — денег некуда девать… а у нас нет средств даже на самое необходимое? У них по два и больше дома, а нам негде поставить фамильного Лара. Они покупают картины, статуи, чеканку… у нас же дома нужда, на Форуме — долги, дела плохи, будущее еще хуже. Когда же мы проснемся? Вот, вот она, та свобода, о которой мы так страстно мечтали, а кроме того богатство, почет, слава.

Присутствующие слушали своего вожака с восторгом. Они вскормлены были в любви к революции, они ждали ее, как сухая земля дождя. Им казалось, что она разом все разрешит. Для них, замечает Саллюстий, смута сама по себе уже была великой наградой. Но некоторые из новичков были смущены. Они стали спрашивать: каковы же цели грядущего восстания? Катилина отвечал — кассация долгов, проскрипции для богатых и дележ их имущества. В конце все заговорщики дали торжественную клятву быть верными революции и по настоянию Катилины скрепили эту клятву зловещими «сатанинскими» обрядами (Sail. Cat., 20–21).

Было решено, что Катилина в этом году опять будет баллотироваться в консулы. Но уже не ради «мирного» пути. Просто ему сподручнее будет действовать, если он станет главнокомандующим и вообще главой Республики. Катилина вложил в это предприятие кучу денег и на сей раз был абсолютно уверен в успехе. Он собирал народ, скорбел о его бедствиях и обещал помощь.

— Только тот, кто сам несчастен, может быть верным заступником несчастных, — говорил он. — Не верьте, раненые и обездоленные, обещаниям невредимых и счастливых. Если вы хотите восполнить прорехи, возместить утраты, то взгляните на мои долги, мое имущество, мою отвагу. Наименее робким и наиболее пострадавшим должен быть призванный вождь и знаменосец пострадавших.

Он расхаживал по Форуму с таким наглым и самоуверенным видом, что «казалось, он уже сорвал и спрятал у себя дома консулат», говорит Цицерон. А когда Катон, с которым читатель вскоре близко познакомится, пригрозил ему судом, Катилина патетически воскликнул:

— Если вы разожжете вокруг меня пожар, я потушу его не водой, а развалинами!

Настали выборы, и Катилина опять провалился. Но на сей раз неудача не обескуражила его. Он уже сделал ставку на вооруженное восстание. Провал означал только одно — события нужно форсировать. Раньше он думал ждать до начала будущего года, когда он станет консулом. Теперь решено было действовать немедленно. В 8 день до ноябрьских календ (25 октября) должен был выступить Манлий, а на пятый день до ноябрьских календ (28 октября) ночью назначен был поджог Рима. 25-го, как и было условлено, Манлий начал действовать. Наступает роковая ночь на 28-е. И вдруг Катилина узнает, что во всех тех местах, где намечены пожары, стоят вооруженные гарнизоны! Ярость, недоумение, смущение его не знали предела. Решено было, что в ноябрьские календы (1-го числа) Катилина внезапным ночным налетом овладеет городом Пренесте. Но, когда он приблизился к воротам, оказалось, что мирный городок не спит, как он полагал. На стенах стояли вооруженные караулы. Кто мог предупредить их об опасности? Катилина был вне себя. Весь выношенный, продуманный план рухнул (Сiс. Cat., I, 7–8). И вот в ночь на 7 ноября он вновь созывает заговорщиков на тайное собрание.