Цицианов

Когда в Имеретии узнали о перемещениях русских войск возле ее рубежей и об ожидаемом приезде самого главнокомандующего, царь стал посылать в Тифлис своих ходатаев князей. Цицианов умело воспользовался моментом и «раскрыл посланникам всю гибель, которую готовит себе Соломон своим упрямством, и все благополучие и блаженство, которого он может достигнуть обратным поведением и чистосердечным раскаянием» [824].

В переговорах с Соломоном II был один спорный пункт: имеретинский царь настаивал, чтобы за ним закрепили Лечгум, отвоеванный им у князя Мингрельского. Но поскольку Дадиани уже принял российское подданство, российская сторона на такое требование никак не могла согласиться. В Кутаис отправился с посольством граф М.С. Воронцов, которому было поручено не изменять ни одной буквы в статьях договора, представленного царю. Воронцов должен был непременно вернуться 24 марта с подписанным или неподписанным документом, в противном случае начинались военные действия. Категорический отказ от какого-либо редактирования этого документа объяснялся не столько имперским высокомерием, сколько опытом общения с местными владетелями. Последние неоднократно демонстрировали удивительные способности затягивать переговоры с помощью различных уловок, поправок и тому подобных приемов. Соломон II предлагал присягнуть на подданство, не подписывая никаких договоров, но такой вариант не устраивал российскую сторону. Процесс присоединения Имеретии осложнялся тем, что у Цицианова не было толковых помощников в этой части Закавказья. В письме М.С. Воронцову от 7 ноября 1804 года он сетовал на ошибки своих ближайших сотрудников. Назначенный для переговоров Ковалев при встрече с Соломоном II не проявил должной твердости и даже «проглотил» угрозу со стороны имеретинского царя, заявившего, что его воины умеют драться не хуже осетин, которые в это время доставляли массу неприятностей русским войскам в районе Военно-Грузинской дороги. Этот чиновник, равно как и полномочный представитель в Имеретин Литвинов, думал не о том, как «обустраивать» Западное Закавказье, а о том, как убедительнее представить невозможность там что-либо «исправить» [825].

При всей своей пылкости Цицианов был человеком трезвомыслящим. Он прекрасно понимал риск движения войск по труднопроходимым горным дорогам от пограничной крепости Сурам до Кутаиса. И войск-то этих у него было немного — всего шесть рот егерей, два батальона гренадер и полсотни казаков. Поэтому он предпринял еще одну попытку присоединить Имеретию к России без применения силы. Он поручил князю Леонидзе, вернувшемуся из безуспешной поездки в Петербург, довести до сведения Соломона II, что тот получает последний шанс сохранить за собой трон. Для этого в Тифлисе через восемь дней должно быть получено известие о согласии царя на все условия, которые содержались в договоре, представленном еще графом Воронцовым. Поскольку позиция самого правителя Имеретии во многом зависела от позиции наиболее влиятельных князей, по отношению к последним главнокомандующий применил обычный принцип «кнута и пряника». С одной стороны, он угрожал всем, кто отговаривает царя от российского подданства, «разлучить навеки со своим отечеством, где родились и возросли»; с другой — сулил деньги. 10 тысяч серебряных рублей, розданных российским эмиссаром окружению имеретинского царя, сделали Соломона гораздо более сговорчивым. Однако даже личное свидание 16 апреля 1804 года не позволило разрешить вопрос о праве Имеретии на Лечгум. Прощаясь с Соломоном, главнокомандующий сказал, что, «к сожалению, видит себя в необходимости иметь с ним уже другого рода свидание, то есть в ратном поле со шпагою в руках» [826].