Читаем Цицианов полностью

Нельзя сказать, что в начале XIX века в Санкт-Петербурге или Москве уровень медицинского обслуживания принципиально отличался от того, что было на Кавказе. С хворями боролись народными средствами, при травмах помогали костоправы, справлявшиеся иногда с довольно серьезными повреждениями. Только узкая европеизированная прослойка «высшего света» прибегала к услугам докторов-иностранцев, пользовавшихся большим авторитетом, бравших немалые деньги, но чудес не совершавших. Но была одна область, где передовые позиции европейцев были бесспорными. Речь идет о борьбе с эпидемиями, которые почти ежегодно собирали свою страшную жатву. До изобретения вакцин, антибиотиков и средств дезинфекции карантинные меры оставались единственным эффективным способом борьбы с заразой. Меры эти обычно сводились к ограничению передвижений населения, которое воспринимало их как «стеснение» и неизбежное зло. Состоятельные горожане предпочитали летом выбираться на свежий воздух, поскольку именно миазмы, неизбежные в неблагоустроенных и тесных городах, считались виновниками или по крайней мере важнейшими союзниками чумы, тифа и холеры. На Кавказе при первых признаках массового заболевания все, кто мог, бежали из очага заразы, а те, кто не мог бежать, молились, болели и хоронили усопших. При этом рациональность, скорость и жесткость карантинных мер являлись мерилом достоинств наместников, генерал-губернаторов и других лиц, облеченных большой властью.

В 1802 году по Тифлису прокатился слух о чуме, не такой уж и редкой гостье в Закавказье. Современник так описывал эту болезнь: «Свирепствовавшая в Грузии чума разделялась на три степени, которые все начинались горячкою с ознобом по временам. Первая, не столь опасная, состояла в бобонах, или опухолях, появившихся под мышками и в пахах. Если больной имеет довольно силы к перенесению воспаления, причиняемого нарывом, и ежели оный дозреет и прорвется, то больной по большей части выздоравливал. Медики помогали этому пластырями, припарками и разрезыванием, так что больных только половина умирала, 2-я состояла из карбункулов, или небольших чирьев, появлявшихся в разных местах на теле. Хотя употребляли и на оные разные пластыри, но из десяти человек умирало по семи и более. 3-я, от которой ни один не выздоравливал, состояла в появлении по всему телу мелких черных и красных пятен. Степень прилипчивости не можно было определить: иные смело обращались с больными, и ничего к ним не приставало; другие же, напротив, заражались почти без прикосновения»[517].

Невозможность действовать в экстремальных условиях нашествия моровой язвы, когда нет должной спаянности «в команде», послужила для Цицианова поводом для удаления из края оппозиционных ему чиновников. Сейчас трудно сказать, проявил ли Цицианов себя мастером интриги, добиваясь этого, или на то были объективные причины. Он фактически в ультимативной форме потребовал удалить из края прежнего правителя Грузии Коваленского, ссылаясь на то, что невозможно принимать важнейшие решения на основе сведений диаметрально противоположного характера. Коваленский в глазах императора был представлен виновным в недостоверной информации и пассивности при борьбе с эпидемией. 26 января 1803 года Александр I своим рескриптом «обнадежил» Цицианова в его борьбе с фрондирующими или даже оппонирующими подчиненными: «…Зная усердие ваше к службе, совершенно полагаюсь на вас в принятии мер к прекращению заразы и сбережению вверенных вам войск и обывателей тамошнего края, уверен будучи, что ничто вами по сему предмету упущено не будет. Касательно же нерапортования вам правителем Грузии о таковом важном обстоятельстве, то известите меня, каковое может он принести оправдание таковому упущению»[518].

По свидетельству Тучкова (который, напомним, сильно недолюбливал главнокомандующего!), Цицианов, дабы не выпустить заразу за пределы города, приказал закрыть ворота, но «допустил послабления» для некоторых своих родственников, тайно выбравшихся в свои поместья. Известия об этом взбудоражили народ, который не позволил выехать из Тифлиса грузинскому патриарху Антонию. Не испугали жителей города ни усиленные караулы, ни пушки, заряженные картечью и поставленные на перекрестках главных улиц, ни арест депутатов, требовавших разрешения уезжать в «здоровую» местность. Когда Цицианов увидел, что одной решительностью моровое поветрие не одолеть, он согласился организовать частичную эвакуацию горожан при условии соблюдения всех карантинных предосторожностей.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Русский крест
Русский крест

Аннотация издательства: Роман о последнем этапе гражданской войны, о врангелевском Крыме. В марте 1920 г. генерала Деникина сменил генерал Врангель. Оказалась в Крыму вместе с беженцами и армией и вдова казачьего офицера Нина Григорова. Она организует в Крыму торговый кооператив, начинает торговлю пшеницей. Перемены в Крыму коснулись многих сторон жизни. На фоне реформ впечатляюще выглядели и военные успехи. Была занята вся Северная Таврия. Но в ноябре белые покидают Крым. Нина и ее помощники оказываются в Турции, в Галлиполи. Здесь пишется новая страница русской трагедии. Люди настолько деморализованы, что не хотят жить. Только решительные меры генерала Кутепова позволяют обессиленным полкам обжить пустынный берег Дарданелл. В романе показан удивительный российский опыт, объединивший в один год и реформы и катастрофу и возрождение под жестокой военной рукой диктатуры. В романе действуют персонажи романа "Пепелище" Это делает оба романа частями дилогии.

Святослав Юрьевич Рыбас

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное