Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира

Перед теми, кто порицает “европоцентризм” как предубеждение, встает проблема: научная революция всецело европоцентрична. Около 80 % ее героев родилось в шестиугольнике с вершинами в Глазго, Копенгагене, Кракове, Неаполе, Марселе и Плимуте (а почти все остальные родились не дальше 160 км)[159]. Напротив, научные успехи турок в тот же период были скромны. Лучшее объяснение этого расхождения – неограниченная власть религии в мусульманском мире. В конце xi века некоторые влиятельные имамы решили, что изучение греческой философии несовместимо с Кораном[160]. (Воистину богохульная мысль: будто бы человек в состоянии понять божественный замысел!) По словам Абу Хамида аль-Газали, автора “Самоопровержения философов” (Тахафут аль-фаласифа), “редко случается, чтобы некто погружался в эту [иностранную] науку, не отрекаясь от религии и не отпуская поводья благочестия”[161]. Изучение древней философии было свернуто. Книги жгли, а вольнодумцев преследовали. Медресе сосредоточились на богословии как раз тогда, когда европейские университеты расширяли круг своих интересов. Мусульманский мир сопротивлялся и книгопечатанию[162]. Письмо для турок было священно: перо вызывало религиозное почтение, искусство каллиграфа почиталось выше ремесла печатника. Изречение гласит: “Чернила ученого святее крови мученика”[163]. Смерть, согласно фирману султана Селима I (1515), ждала застигнутого за использованием печатного станка[164]. Неспособность турок примирить ислам с научным прогрессом имела для них пагубные последствия. Некогда дав европейским ученым идеи и вдохновение, ученые-мусульмане теперь были фактически отстранены от исследований. Единственной западной книгой, до конца xviii века переведенной на ближневосточный язык, была книга о сифилисе[165].

Ничто не иллюстрирует это расхождение лучше, чем судьба обсерватории, построенной в Стамбуле в 70-х годах xvi века для Такиюддина Мухаммада ибн Маруфа аш-Шами аль-Асади. Такиюддин, родившийся в Сирии в 1521 году и получивший образование в Дамаске и Каире, был одаренным ученым, автором многочисленных трактатов по астрономии, математике и оптике. Он спроектировал собственные, очень точные, астрономические часы и даже экспериментировал с энергией пара. В середине 70-х годов xvi века Такиюддин, будучи главным придворным астрономом, добился постройки обсерватории. Судя по всему, “Дом новых наблюдений” имел сложнейшее оборудование, сопоставимое с аппаратурой Ураниборга, обсерватории Тихо Браге. 11 сентября 1577 года над Стамбулом появилась комета, и это потребовало астрологического толкования. По некоторым свидетельствам, Такиюддин недальновидно интерпретировал его как предвестие победы турецкой армии. Шейх-уль-ислам Кадизаде убедил султана в том, что занятия Такиюддина, сующего нос в небесные тайны, в той же степени богохульны, как и астрономические таблицы (Зидж-и джедид-и Гургани) самаркандца Улугбека (вероятно, обезглавленного за подобные же безрассудства). В январе 1580 года – лишь 5 лет спустя после завершения строительства – султан приказал разрушить обсерваторию Такиюддина[166]. До 1868 года в Стамбуле не было обсерватории. Так духовенство лишило турок шансов на научный прогресс в тот самый момент, когда христианские церкви Европы начали ослаблять свой контроль над поиском знания. Достижения европейцев Стамбул отвергал как “тщету”[167]. Наследие некогда знаменитого Дома мудрости растворилось в благочестии. Даже в начале XIX века Хюсейин Рыфкы Тамани, главный преподаватель Инженерной школы, еще объяснял курсантам: “Вселенная выглядит как сфера, центр коей – Земля… Солнце и Луна вращаются вокруг земного шара и относительно знаков зодиака”[168].

Во второй половине xvii века, пока Османская империя пребывала в полусне, правители Европы поощряли развитие науки – как правило, игнорируя мнение церкви на этот счет. В июле 1662 года Карл II своей хартией утвердил Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе (спустя два года после его создания в Грешем-колледже) “для развития физико-математического экспериментального исследования”. Основателями Общества, по словам его первого историка, были свободно допущенные люди различных религий, стран и занятий… Иначе невозможно было бы добиться исполнения широких деклараций. Они открыто заявили, что основывают институцию не на английской, шотландской, ирландской, папистской или протестантской философии, но на философии человечества… и положили начало многим великим достижениям[169].