Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира

Контраст с Турцией хорошо заметен в резиденции Фридриха Великого в Потсдаме (ее спроектировал сам король). Это скорее вилла, чем дворец, и, хотя она называлась Сан-Суси, “без забот”, ее хозяин забот вовсе не избегал: “У меня нет интересов, которые не являются интересами и моего народа. Если они несовместимы, то предпочтение должно быть отдано благосостоянию и пользе страны”.

Простое убранство Сан-Суси служило примером для прусской бюрократии. Ее лозунгами стали строгая самодисциплина, железный порядок и абсолютная неподкупность. В Сан-Суси Фридрих держал малый штат слуг: 6 посыльных, 5 лакеев, 2 пажа. А вот камердинера у короля не было, поскольку его гардероб отличался простотой: как правило, он носил старый мундир в пятнах от нюхательного табака. Фридрих считал, что монаршее облачение непрактично, а корона – это просто “шляпа, не защищающая от дождя”[183]. По сравнению со своим венценосным коллегой из дворца Топкапы прусский король вел монашескую жизнь. Вместо гарема у Фридриха была одна жена – Елизавета Кристина Брауншвейгская, – которую он, впрочем, терпеть не мог. “Мадам располнела”, – так король поприветствовал супругу после одной из долгих разлук[184]. Контраст заметен и в документах. Каждое мгновение жизни прусского кабинета, тщательно запротоколированное, – полная противоположность турецким обычаям ведения дел xviii века.

Лорд Байрон однажды написал другу: “Модные пороки в Англии – разврат и пьянство, в Турции гомосексуализм и курение, мы предпочитаем девушку и бутылку, они трубку и катамитов”[185]. Фридрих Великий, отец просвещенного абсолютизма, возможно, был бы счастливее, если бы жил при османском дворе. Впечатлительный интеллектуал, вероятно с гомосексуальными наклонностями, прошел строгое, порой садистское, обучение под руководством своего отца Фридриха Вильгельма I – человека вспыльчивого и грубого.

Пока Фридрих Вильгельм I предавался буйному веселью в “табачной коллегии”, его сын искал утешения в истории, музыке и философии. Принц для придирчивого отца был “изнеженным мальчишкой, в котором нет ни намека на мужественность, который не умеет ни ездить верхом, ни стрелять, и который… нечистоплотен, никогда не стрижет волосы, но, как идиот, завивает их”[186]. Когда Фридриха схватили при попытке бегства из Пруссии, отец заключил его в замок Кюстрин и заставил смотреть на казнь Ганса Германа фон Катте, друга принца, который помог спланировать побег. Отрубленную голову и тело фон Катте оставили у окна камеры[187]. Фридрих провел в заточении два года.

Все же Фридрих не мог позволить себе отвергнуть страсть отца к военному делу. Получив полк (после того, как его освободили из Кюстрина), он стремился развить военные навыки. Они были необходимы: Фридрих желал компенсировать уязвимое географическое положение Пруссии. За время своего правления Фридрих увеличил численность армии с 80 тысяч до 195 тысяч человек, сделав ее третьей в Европе. К концу его царствования (1786) Пруссия стала самой милитаризованной страной в мире: один солдат приходился на 29 пруссаков[188]. И, в отличие от отца, Фридрих был готов послать солдат не только на плац, но и на войну. Через несколько месяцев после коронации в 1740 году он ошеломил мир, отняв у Австрии богатую Силезию. “Старый Фриц”, с трудом державшийся в седле и предпочитавший звук флейты грохоту сапог, проявил себя как художник и в управлении государством.

Как объяснить это преображение? Одну подсказку можно обнаружить в “Анти-Макиавелли” – ранней работе Фридриха по политической философии, одном из многих королевских опровержений знаменитого трактата “Государь” Никколо Макиавелли. Фридрих защищает право монарха вести превентивную войну[189]: “Если бы безмерная сила какого-либо государства угрожала всему миру, разумным стал бы поступок государя, который стремился бы удержать течение этой реки”. Иными словами, ради поддержания “мудрого равновесия сила одних монархий сдерживается силой других… Разумение требует того, чтобы малое зло предпочитать большому и, вместо неизвестного, избирать известное, поэтому было бы гораздо лучше, чтобы государь, коли это в его воле, вступал в жестокую войну для снискания лавровой ветви, нежели дожидался опаснейших времен, когда объявление войны может лишь на несколько минут отсрочить его рабство и падение”[190]. Позднее Фридрих называл соседнюю Польшу “артишоком, предназначенным для того, чтобы его съели лист за листом”. Так и про изошло: Польшу поделили между собой Австрия, Пруссия и Россия[191]. Таким образом, захват Фридрихом Силезии не был импровизацией. Пруссия, воплощавшая власть, основанную на безжалостном рационализме, явилась зеркальным отражением слабеющей Османской империи.