Цивилизация классической Европы

Кроме того, имела место летняя сыпь, характерная для трудно дифференцируемых между собой «коревых болезней», «милиарных лихорадок», которые можно принять за скарлатину и даже спутать в некоторых случаях с тифами и паратифами. Малярия — великая эпидемия болотистых регионов. Она составила третью-четвертую часть великой семьи лихорадок и затронула значительную массу европейского населения. Во Франции прежде всего она виновата в сверхсмертности обширных районов: Солонь (мы видели, что чистый коэффициент воспроизводства в XVII веке там не достигал единицы), гасконские ланды; она опустошила по крайней мере треть Италии (она остановила Чезаре Борджиа по смерти его отца: Лациум, долину По главным образом); она была бичом периферийной Испании, с тех пор как в Валенсии стало особо прогрессировать рисоводство. В XVIII веке факт заболеваемости, которую влечет крупномасштабное рисоводство, уравновешивался, с точки зрения просвещенных министров, его выгодами. Малярия была бедствием северной Германии и восточной Польши и Литвы.

Лихорадки не внушали страха. Прежде чем убить, они ослабляли. Двумя великими ужасами Запада были лепра и чума, бубонная или легочная. Классическая Европа все еще боялась чумы, над которой она, не зная того, одерживала одну из великих исторических побед. Но если это была победа позавчерашнего дня, то страх лепры был не более чем историческим страхом.

* * *

Проказа, это старинное зло, процветающее на всем юге и востоке бассейна Средиземного моря, была поразительно активна в XII–XIII веках, в эпоху, когда христианский Запад покрылся лепрозориями и одновременно белыми мантиями церквей. Было ли это действительно знаком ее активности? Или же свидетельством лучшей организации защиты и общественной гигиены в эти два великих столетия роста человеческой популяции, а значит, и всеобщего размаха и всеобщей дерзости. До такой степени, что вслед за Мишле взрыв лепры в XII–XIII веках стали преувеличенно связывать с великими переменами в торговле, которые были следствием крестовых походов. Язык, обозначающий ужасную болезнь, богат. В одном только французском: ladre, lepreux, mesiau, cagot с лангедокскими вариантами gabet, agot, gahet, cretia, gesitain. Средневековая медицина в совершенстве знала эту болезнь. Венсан де Бове, чье написанное в XIII веке «Speculum majus» на пороге нашей эпохи, в 1624 году, было признано достойным роскошного издания Дуэ (4 тома инфолио), дал ее клиническое описание, в котором современный врач не изменил бы ни строчки. В 1624 году наука о лепре не совершила никакого прогресса. Действительно, она достигла с Венсаном де Бове такой степени совершенства, что до введения карантинов и знакомства посредством микроскопа с бациллой Хансена дополнить ее было почти нечем. (См. об этом замечательный труд доктора Шарля Петуро.)

Если наука о лепре исчерпывает ее в XVII веке, значит, на Западе болезнь была побеждена без оружия, как это будет и с чумой. Разумеется, лепра продолжает существовать спорадически в конце XVI века, на заре нашей эпохи. Но между концом XVI и началом XVII века она практически идет на спад. Слово «проказа» еще продолжает внушать страх, но само явление становится столь редким, что можно говорить о фундаментальном перевороте в коллективной психологии по отношению к болезни. В течение всего Средневековья и еще в XVI веке, чтобы избежать ужаса лепрозория, уводившего из этого мира в ад самым мучительным путем, болезнь скрывали. Перед врачами стояла двойная задача: отличить истинную болезнь Хансена (Венсан де Бове был, как мы видели, технически подготовлен к этому) от других хронических дерматитов; выделить и, самое главное, изолировать больного, который старается не выдать себя и симулирует, скрывая симптомы: он будет имитировать боль, чтобы скрыть утрату чувствительности ахиллова сухожилия.

На рубеже XVI–XVII веков изменяется климат. Лепрозории в Европе представляют солидную сеть не полностью используемого вспомоществования, которая соблазняет нищих — огромную армию бродяг, гонимых голодом отверженных, гонимых жестоким репрессивным правосудием преступников. Врачи должны были выявлять среди прокаженных симулянтов, которые легко смирялись с положением парий ради бесплатно получаемой кормежки.

Отрезанный от мира живой труп, прокаженный — это что-то вроде невольного монаха. Лепрозорий может рассматриваться как настоящее монастырское учреждение. Можно ли говорить в XVII веке о символическом прекращении подачи церковью особого типа благ? Задача состояла в том, чтобы очистить лепрозории от мнимых прокаженных и вернуть в оборот значительную массу средств, которые, прельстив бедных, предоставляются в пользу богатых.

Поворот произошел чуть позже 1550 года во Франции и во всей Западной Европе. Немного позднее — на востоке.