Однако окончательно Англия признала утрату своей геополитической роли лишь через 10 лет, в 1967 году, когда её руководство официально проинформировало США о неспособности (в силу вульгарного отсутствия денег) продолжать обеспечивать безопасность и стабильность поставок нефти из Персидского залива – этого нефтяного сердца тогдашнего (но после «сланцевой революции» уже не сегодняшнего) Запада, вынесенного далеко за его пределы.
Разумеется, США заменили Англию с огромным удовольствием[71]
и в этой роли, завершив тем самым своё утверждение – лишь в 1967 году, о чём мы практически уже забыли! – в качестве единственной доминанты противостоящего Советскому Союзу Запада.4.1.2. Проект финансового возрождения колониальной мощи и его крах
Это был момент едва ли не наибольшего ничтожества во всей известной нам английской истории, – однако, как это обычно происходит с жизнеспособными (и отнюдь не только социальными) организмами, полный крах старой стратегии и старого мировоззрения привел к рождению принципиально нового подхода.
Жизнеспособность Англии в её «худший час», несмотря на наглядное исчерпание материального и финансового капитала, была обеспечена колоссальным накопленным империей интеллектуальным и организационным капиталом, – несмотря на всю деградацию, всё ещё разнообразным и гибким интеллектом, а также огромным управленческим опытом, навыками управления элитами и массами (в том числе и через манипулирование культурой).
Наиболее значимой частью этого наследия, собственно, и позволившего использовать его в практической политике, стал грандиозный, хотя и почти полностью теневой (именно в силу его исключительной важности) опыт интегрирования науки, включая фундаментальную, в практику повседневного управления.
Дополнительным фактором успеха стал преимущественно неформальный характер этой интеграции (основанной прежде всего на личных связях одноклассников и однокурсников элитных школ и университетов, пошедших в политику и науку). Такой характер внутренних связей в британской элите эффективно обеспечивал не только их гибкость, но и защищенность (в силу практически полной невидимости со стороны) от внешнего влияния.
Рождение нового глобального проекта связано с именем лорда Маунтбеттена, в том же самом 1967 году выдвинувшего концепцию «невидимой Британской империи», основанной на высвобождении накопленной мощи Сити от мертвящих оков одновременно обветшалой и заскорузлой государственной бюрократии.
Идея заключалась в переносе реального центра власти с национальных по своей природе и ограниченных этим государственных структур в наднациональные по своей природе финансовые структуры, традиционно базирующиеся в Англии, рассматривающие её как свой естественный ресурс и обслуживающие интересы её элиты. В симбиозе административной и денежной властей, создавшем Британскую империю с созданием Банка Англии в бесконечно далеком 1694 году, с административно-политическим крахом этой империи центр тяжести просто перемещался «на другую ногу».
Новой Британской империей призвана была стать сеть охватывающих весь коммерчески активный мир банков, действующих вне крайне жесткого в то время национального регулирования (надежно ограничивающего финансовые спекуляции в интересах реального сектора на основе исторической и административной памяти о спекулятивном разгуле эпохи
Ключевым конкурентным преимуществом этой распределенной банковской сети, помимо крайне удобного самого по себе английского права, была фактически полная свобода (благодаря слабости государственных образований, в которых размещались её узлы) от государственного регулирования, в то время весьма жестко ограничивавшего финансовые спекуляции в интересах экономической стабильности.
Освобождение от него открывало головокружительный простор для глобальной спекулятивной деятельности, – и, соответственно, стремительного наращивания не контролируемых государствами прибылей, а значит, и политического влияния – как национального, так и глобального.