Цивилизация Мадонны

Расшифровывая тайный язык трубадуров, М. Серрано читает слово «ROMA» наоборот. Получается «AMOR». Отсюда он делает вывод, что трубадуры еретически противопоставляли Любовь Риму, т. е. католической церкви. Но если здесь и была «ересь», то другая. Трубадуры просто читали слово «Рим» по-этрусски, справа налево. Полученный результат напоминал о том, что Рим был основан потомками богини любви.

Ю. Эвола был, конечно, совершенно прав, когда призывал не привязывать односторонне течение «Федели д`Аморе» к катарам. У представителей этого течения «Дама» и «Любовь» приобретают ярко выраженный символический характер и становятся центром всего. Как показал Л. Валли в своей книге «Тайный язык Данте и Федели д` Аморе» (Рим, 1928), начиная с Данте, Кавальканти, Дино Компаньи и поэтов сицилийского двора, включая самого Фридриха II, Дамы «Верных Любви», какое бы имя они не носили, Роза или Беатриче, Джованна или Сельваджия, это одна и та же женщина, символизирующая тайную доктрину, в значительной степени враждебную Церкви. Так у Данте любовь оказывается любовью к «Святой Мудрости», в его «Раю» солнце Беатриче затмевает солнце Христа.

У «Феделе д`Аморе» мы встречаем ту же самую тему «Вдовы», которая звучит и в легенде о Граале (Парсифаль — «сын вдовы»), тему, для многих подозрительную, потому что всем хорошо известен масонский термин «дети вдовы». Сомнения на этот счет развеивает (порождая, правда, взамен новые) М. Серрано: у него Осирис это падший ангел, после которого Исида осталась вдовой, а их полубожественные потомки — «дети вдовы». Ю. Эвола, предпочитая не связываться с падшими ангелами, давал более символическое толкование: «вдова» это покинутая традиционная мудрость, к которой следует вернуться.

Исследователи этой темы приходят к выводу, что «Феделе д`Аморе» представляли собой не только цепь посвященных, но и настоящую организацию, которая поддерживала дело Империи и боролась против Церкви; что они были не только хранителями тайной доктрины, несводимой к католическому учению, но и военизированной группировкой, сражавшейся против гегемонистских притязаний Римской курии. Но, по мнению Эволы, «несводимости» тут как раз и не было, не было подлинного преодоления католицизма, в рамках которого оставалось достаточно места для созерцательных, платонических идей. Феделе д`Аморе враждовали с Церковью не потому, что были представителями принципиально иной традиции, а потому что Церковь, на их взгляд, была не на высоте чистого созерцания. «Вдова», о которой они говорили, была не солнечной традицией Империи, а «лунной», вполне совместимой с «очищенным католицизмом».

Эвола позволял себе смотреть сверху вниз на Данте, потому что Данте, с его точки зрения, не дотянул до правильного, т. е. до эволианского понимания идеи Империи, а согласно этому пониманию, конечным смыслом существованья Священной Римской империи было «возобновление римского движения к «солярному» экуменическому синтезу, возобновление, которое логически включало в себя преодоление христианства и должно было в результате вступить в конфликт с той гегемонией, к которой непрестанно стремилась Римская церковь, а эта Церковь не могла, разумеется, признать, что Империя соответствует более высокому принципу, нежели тот, который представляет она сама». По Эволе, принцип власти Императора имел «не менее сверхъестественный и трансцендентный характер, чем принцип власти Церкви. Однако, это настоящее Возрождение… требовало последней точки отсчета, высшего центра кристаллизации, более высокого, чем христианская идея, даже в романизированном виде». Такой высшей точкой Эвола считал легенду о Граале.

К этой легенде мне уже приходилось обращаться (см. мою статью «Катары и Грааль» в журнале «Атака» № 1000), но сейчас речь не о ней. Ставя имперскую идею выше христианской, Эвола не подозревал, а если и подозревал, то умышленно не акцентировал на этом внимание, что в самом католицизме крылось идея, более высокая, нежели христианская. И Данте не то, чтобы понял, но ощутил своим гениальным чутьем присутствие этой Идеи.