Цивилизация Мадонны

 Бастилией духа он должен был стать.
 Святейшим римским пролазам
 Мечталось: «Мы в этой гигантской тюрьме
 Сгноим немецкий разум.»
 Но Лютер сказал знаменитое «Стой!»
 И триста лет уже скоро,
 Как прекратилось навсегда
 Строительство собора.
 Он не был достроен — и благо нам!
 Ведь в этом себя проявила
 Протестантизма великая мощь
 Германии новая сила…»

Это — стихи Гейне. А вот его проза, его знаменитая работа «К истории религии и философии в Германии». По мнению Гейне, «гностическое мировоззрение, индийское по своим первоистокам,… принесло с собой учение о воплощении Бога, об умерщвлении плоти, о духовном самоуглублении; оно породило аскетически-созерцательную жизнь монахов, этот чистейший цвет этой идеи».

«Материю представляет Сатана… и в согласии с этим весь мир явлений, природа, изначально есть мир зла… поэтому следует отречься от всех радостей жизни, чувств, предать наше тело, достояние Сатаны, истязаниям».

Гейне считал, что такое воззрение на мир составляет «сущность идеи христианства», чем предвосхитил идеи, высказанные позже нашим В. В. Розановым в книге «Люди лунного света».

Гейне писал далее: «Оклеветан был даже соловей, и люди осеняли себя крестом, когда слышали его пение. Истинный христианин бродил среди цветущей природы, трусливо отрешившись от своих чувств, подобно абстрактному призраку».

И это вовсе не злобная еврейская пародия на христианство. Не кто иной, как Св. Григорий Нисский, призывал людей не любоваться красотой небесного свода, «ни лучами света, никакой земной красотой».

Гейне отнюдь не идеализировал Лютера, он отдавал себе отчет в том, что «Лютер не понял, что идея христианства — полное уничтожение чувственности. (В. Розанов это как раз прекрасно понял — А.И.) — слишком сильно противоречит человеческой природе, чтобы эта идея могла когда-либо быть полностью осуществлена в жизни; он не понял, что католичество было как бы конкордатом между Богом и Дьяволом, т. е. между духом и материей».

В результате Реформации, по оценке Гейне, «сама религия становится иною, в ней исчезает индо-гностический элемент», носителем которого было «т. н. католическое христианство» и вновь усиливается в ней элемент иудейско-деистический».

Всех деистов Гейне приравнивал к иудеям, но он выгодно отличался от Э. Багрицкого тем, что его «иудейская гордость» от этого отнюдь не пела: он называл деизм «религией для рабов» и радовался тому, что Кант «отрубил в Германии голову деизму».

Догадку Гейне об индийских первоистоках гностического мировоззрения подтвердил в своем специальном исследовании «Происхождение христианства из гностицизма» Артур Древс, труды которого рекламировал В. И. Ленин (он вряд ли делал бы это, если бы знал, что Древс на старости лет подастся в национал-социалисты). «Возможно, — писал Древс, — что исходный пункт гностического тайного учения следует искать в Индии», и пояснял: «Истинную сущность гностицизма составляет то, что в платонизме и в александрийской религиозной философии является в виде спекулятивной идеи, выступая у афинского философа под именем «Эроса», то, что учение о мудрости Псевдосоломона выразило в понятии «Софии», а Филон мыслил символически воплощенным в своем «Логосе», именно: искупление человека через познание Бога — эта основная мысль всякой мистики, сообщавшая, прежде всего, индийской философии и религии их характерную окраску».

Война, которую Гейне объявил «романтической школе», была продолжением его войны против католицизма. Ведущие представители названной школы косяком двинули в католицизм: Ф. Шлегель (вместе с женой, дочерью философа Моисея Мендельсона), Тик, Новалис и другие, что дало Гейне повод написать: «Эти иезуиты сладкими звуками романтики столь губительно заманивают немецкую молодежь — подобно тому, как некогда легендарный крысолов заманивал гамельнских детей». Гейне признавался, что сам отдал лучшие годы юности романтической школе, но потом хвастался тем, что «высек своего учителя», т. е. А. В. Шлегеля.

Своей опорой в борьбе против немецкого романтизма Гейне пытался сделать такой «столп», как Гете, ссылаясь на то, что «Гете, так радостно воспевавший Персию и Аравию, высказывал определеннейшее нерасположение к Индии. Его отталкивало причудливое, смутное, неясное в этой стране… в санскритологии Шлегелей…он чуял католическую заднюю мысль. Дело в том, что для этих господ Индостан был колыбелью католического миропорядка; там они видели образец своей иерархии, там находили свою Троицу, свое вочеловечение, свое покаяние, свое искупление, свое истязание плоти».