Цивилизация, машины, специалисты. Человейник. Инсектоиды

Общая тенденция: вариабельность инерционно растет. Это значит, что разброс параметров растет. Это значит, что зона формальной нормы человека постоянно расширяется. А расширяется она сначала в зону вариаций, а потом девиаций. Когда норма расширяется в зону вариаций, происходит успех. Когда норма расширяется в зону девиаций, начинается деградация. Вариабельность продолжает расти, и люди становятся разными настолько, что перестают друг друга понимать. Простые вещи теряют свои нормы границ. Люди теряют представления о вещах и не могут о них договориться. При наличии деградации, дегенерации, деструктурирования вся индивидуальность сводится к индивидуальным девиациям; а поскольку девиантов некоторых типов может оказаться много, они могут создавать даже агрессивные группы. поздняя индивидуальность массы, если можно так выразиться, ведет не вверх, а вниз, к низшему человеческому. Но если в начале своего появления эти люди с девиациями ещё могут создавать что-то в плане культуры, то к концу уровень падает и они способны только на агрессию и разрушение.

Всякое искусство смертно, не только отдельные произведения его, но само искусство. Придет день, когда прекратится существование последнего портрета Рембрандта и последнего такта Моцартовской музыки, хотя, пожалуй, и будет еще существовать закрашенное полотно и нотный лист, так как не будет уже ни глаза, ни уха, которым был бы доступен их язык форм.

© Шпенглер.

Шпенглер пишет это про конец цивилизации, и это, конечно, верно. Но можно заметить, что язык форм, язык понимания форм, о котором здесь говорится, и так недоступен большинству в цивилизации, а прямо сейчас распадается окончательно, причем распадается не по линии смены культуры, а по линии распада базы понимания, универсального интеллекта, который лежит гораздо ниже этой культуры. Непонимание людей — это то же самое непонимание культуры, потому что люди — это ведь тоже элемент культуры, какими бы они ни были. И где эти Рембрандт и Моцарт уже сейчас?..

Семья в своей сути явление иерархическое, патриархальное. По природе и от природы. И иной, не иерархической и не патриархальной, она быть не может. В массовом необществе собственно иерархии и патриархальности больше нет, и семья — как она всегда была — она невозможна, для неё нет биологической и экономической базы. Правильно было бы от неё вообще отказаться, но массовое необщество как правило выбирает самый сложный и мучительный путь — принуждать к форме и запрещать по содержанию. Брак — это оформление, формальная, структурная сторона семьи. Как раз структурная-юридическая сторона есть, а сущностной — семьи — уже нет. Получается довлеющая над людьми форма непонятно чего, ушедшего в прошлое. И это непонятно что — оно новое, и никто не знает, как оно должно работать, нет инструкции. И поскольку все люди слишком разные, то не договорятся, то инструкции уже и не будет, мучиться и страдать по этой теме придется до конца цивилизации.

Происходит распад всех и всяких отношений в результате распада представления о том, какими должны быть отношения. Люди слишком разные. Что интересно, лучше отношения получаются у тех, кто меньше думает и больше следует шаблону — тогда шанс понимания через верность шаблону возрастает. Но для этого нужно иметь меньше интеллекта; его для всех типовых задач, с которыми человек сталкивается в цивилизации, лучше иметь меньше; он — обременение.

У массы нет критериев определять. Люди смотрят, но не видят. В том числе нет никакого чувства прекрасного или чувства великого — что есть производные от универсального интеллекта и врожденного внутреннего структурирования. И эти вещи не объяснить. И смысла объяснять нет. И даже авторитетная обезьянка не объясняет, а только утверждает.

Дискурс — это тоже машина. Дискурс относится к абстрактным машинам — к наборам правил. Это набор правил-программ, в соответствии с которыми разрешается что-то обсуждать. Дискурс-машина не позволяет находить смысл. Равно и не находить. Выход за границы дискурса означает, что обсуждения не будет. Дискурс только сначала задается; после того, как он задан и прошит в массе, он работает как программа. Дискурс начинается с усреднения, стандартизации, унификации идей и заканчивается идейным тоталитаризмом. Нельзя всех подписать на правила. Но есть правило: существует только то, о чем другие уже говорили. А то, о чем они не говорили, не существует. Когда все соблюдают это правило, возникают рамки дискурса.