— Резкость дискуссии — признак того, что ни консерваторы, ни сторонники прежнего неолиберального тренда еще не вполне осознали, что происходит смена парадигмы. Они еще живут во вчерашнем контексте, отчего такое озлобление с обеих сторон. Это противостояние — эксцесс, связанный с отсутствием реальной демократии. У нас бытует миф, что фальсификация выборов, манипуляция электоратом — черта «новых демократий», государств со слабой демократической традицией. Но это не соответствует действительности. В Западной Европе и США фальсификация политики и, в частности, выборов уже давно институционализирована, то есть негласно узаконена. Это объясняет тот факт, что всю вторую половину XX века в этих государствах постепенно набирали вес лево-либеральные гибриды, иногда выступающие под маской консерватизма, но фактически проводящие повестку транснациональных субъектов.
Власть на Западе уже после де Голля и Кеннеди, если не раньше, превратилась в абсолютную марионетку транснациональных сил, которые у нас еще с начала XX века принято называть «закулисой». Парадокс развития «демократий» на Западе в том, что все эти полвека в них происходило расширение рамок юридической и моральной «нормы», толерантности и политкорректности под давлением нескольких агрессивных меньшинств — флагманов мондиализма (этнических и расовых групп, ряда контркультур, ЛГБТ, новых религиозных движений, экологистов, сторонников отрицательного демографического роста и деконструкции белой расы и христианской культуры, либертарианцев, феминисток, представляющих не интересы реального большинства женщин, а интересы сложной коалиции, состоящей в своем ядре из женской колонны фрейдо-марксизма и лесбийского движения и т. д.). За всем этим пестрым сбродом стоит мощная группировка финансового спекулятивного капитала. Остальная часть западных обществ — пассивно обороняющееся консервативное большинство, не желавшее расширения моральной нормы, не желавшее ни вывода производств в страны третьего мира, ни мультикультурализма, ни расового смешения, ни гендерной реформы. И хотя оно до сих пор остается реальным большинством — политическая динамика западных «демократий» данный факт игнорировала. И вот сейчас наступил момент, когда реальное большинство получает некое послабление.
Слом парадигмы наметился на последних президентских выборах в США и был ощутим на нескольких выборах в Европе (в частности, в Венгрии, в Италии, последние события во Франции). Успех партии Мари Ле Пен в этом году, к примеру, не означает, что в обществе увеличился процент «правых». Он не увеличился за несколько лет, он уже давно позволил бы консерваторам взять верх, если бы не манипуляции со стороны парамасонских элит Европы. Почему на этот раз данные элиты начали открывать шлюзы для консерваторов? Вот в чем самый интересный вопрос момента. По всей видимости, они исчерпали лимит на лево-либеральное развитие. Это не означает победы промышленного капитала над финансовым, но это означает, что перераспределение зон ответственности происходит внутри самого финансового капитала.
Происходящее сейчас не станет торжеством консервативного большинства — оно как было, так и останется ведомым эзотерическими структурами, глубинным государством транснационалов. И на следующем витке развития ничто не помешает им вновь открыть дискурс мондиализма, размывания границ и расширения всех и всяческих норм. Причем это будет называться, возможно, и другим термином — не «либерализм», а как-то иначе.
— Насколько вероятен сценарий скатывания консервативной идеи до уровня неонацизма в США и Европе, учитывая тот факт, что сегодня основной движущей силой консервативной пропаганды являются борьба с мигрантами (видоизмененный расизм), национализм и антикоммунизм?
— На мой взгляд, в перспективе 15–20 лет в Европе вполне вероятен сценарий ручного управляемого неонацизма. Он не приобретет таких угрожающих размеров, как во Вторую мировую войну, но будет играть важную роль в подготовке следующего витка глобализации. В частности, вышеперечисленные меньшинства будут исподволь взращиваться и культивироваться. Одновременно с этим будут развиваться проекты трансгуманизма, эксперименты с искусственным интеллектом, биороботизацией, генетикой человека. Кстати, улучшение генофонда путем искусственного редактирования генома — неплохой мотив для современного неонацизма. Эдакая замена старой расовой евгеники. Могут восторжествовать идеи локальных суверенитетов, первым серьезным симптомом чего стал Брексит. Но глобализация не закончилась, просто она по объективным причинам потребовала передышки.
— В чем эти объективные причины?