929 Кайзерлинг считает идеал высокого уровня жизни главной движущей силой американской морали. Этот идеал выражается в идее «социального служения», а также в идее социального обеспечения. Кайзерлинг называет его «животным идеалом». «Какое животное, научись оно мыслить, не встало бы под знамена максимально возможного уровня жизни?» – вопрошает автор. Именно этот идеал составляет основное ядро типично американского взгляда на жизнь, то есть бихевиоризма. Потому Уотсон является «одним из выдающихся представителей того достатка, за который Соединенные Штаты Америки выступали в двадцатом веке». При этом бихевиоризм обеспечивает интеллектуальную связь с большевистской психологией[591]
, а потому американец, несмотря на всю свою суетливость, оказывается самым умственно пассивным из народов, тогда как «американская цивилизация – самой однородной из когда-либо существовавших». «Идеал здоровья фактически способствует анимализации американца. То же самое верно для образования, как оно обычно понимается. Оно все больше начинает напоминать дрессировку, которой подвергаются животные».930 Это умственное состояние идет рука об руку с отсутствием в Америке авторитета власти. «Государство и правительство не считаются институтами, стоящими выше частного лица. Наоборот, они должны быть всего-навсего исполнителями его воли». «Каждый американский гражданин радуется [американским политическим институтам] и сделает все возможное, чтобы поддержать их престиж в зарубежных странах. Что же касается его самого, он смотрит на них совсем иначе. Дома он прежде всего частный предприниматель». «Соединенные Штаты Америки – это один гигантский кантон Аппенцелль – самая провинциальная провинция Швейцарии».
931 В этой книге нет недостатка в остротах: так, некая дама из клуба (
932 Глава «Переоцененный ребенок» видится мне лучшей в книге. «Америка, – сообщают нам, – это в первую очередь страна переоцененных детей» (отражение молодости нации и в то же время попытка увековечить эту молодость). Мнения Кайзерлинга об отношениях полов и членов семьи друг к другу, а также о родителях, мужьях и женах, браке, воспитании детей, демаскулинизации мужчин и маскулинизации женщин, заслуживают прочтения – не только потому, что речь идет об Америке, но и потому, что мы, европейцы, можем извлечь отсюда кое-что ценное для себя. Тот, кто еще не знает, насколько сильно американский образ жизни заражает верхушку европейского общества (подобно тому, как азиатский большевизм просачивается в европейский коммунизм), должен воспользоваться этой возможностью. Европа опасно близка к тому, чтобы стать этаким простым тире между Америкой и Азией. Еще рано утверждать, что европейцу предстоит «только страшный выбор» между американизацией и большевизмом. Европа, хвала небесам, пока самостоятельна. Однако чем раньше мы осознаем, насколько далеко зашла американизация нашей социальной верхушки, тем будет лучше для нас. Вот почему я желаю Кайзерлингу такой же преданной публики в Европе, какую он нашел в Америке. Прежде всего читателю не следует раздражаться, даже пусть порою кажется, будто это злобный пес нещадно трясет свою жертву или школьный учитель дает мальчикам добрые советы о пути по жизни. Не следует злиться на Кайзерлинга, поскольку он руководствовался благими намерениями. Вдобавок он часто попадает в цель! Все, что он говорит об Америке с европейской точки зрения, может быть произвольным, искаженным или попросту неверным, но, тем не менее, вдумчивый европеец может извлечь из этой книги массу полезного – не только для себя как европейского коллективного существа, но и для себя как личности. Ведь американец такой же человек, как и мы, а его идеалы и нравственные побуждения принадлежат той же христианской эпохе, что и наши. Поэтому любая критика в его сторону затрагивает и нас. Читатель особенно поразится этому в последней главе «Духовность». Здесь Кайзерлинг вроде бы рассуждает об Америке, но на самом деле он проповедует веру и выражает надежду на будущее, имея в виду как раз Европу, а не Америку, хотя его выводы, несомненно, важны для любого американца, живущего в христианскую эпоху.