Цок

Ангел же искуситель — совсем другое дело. Предо, с его бесконечной любовью к экспериментам и авантюрам, оказался здесь, как говорится, в своей стихии. Взять хоть нашумевшую в отдалённые теперь времена дипломную работу в завершение курсов повышения квалификации — «Наущение римского императора Нерона во испаление собственной столицы». Надоумить на такой поступок даже крепкого умом человека — заветных хитростей много не требуется, но ведь есть ещё его ангел-хранитель. А к Нерону, как к главе государства, был приставлен сам легендарный Люпио, золотой а.-х. первого класса, мудрый и неизменный духовный попечитель всех предыдущих римских властителей со времён Ромула и Рема. Долго наблюдая за Люпио, Предо отыскал таки у коллеги слабость — тот, когда любовался молодыми гетерами, забывал буквально обо всём на свете. Это низкое постыдное пристрастие и обыграл. Втёршись в доверие к ничего не подозревающему золотому ангелу беседами о типажах женской фигуры, Предо в один из выходных как бы невзначай пригласил того на спецвечеринку в Агру. В знаменитый Храм Любви. Он прекрасно отдавал себе отчёт в том, что в случае удачного исхода предприятия старшему товарищу могут грозить серьёзные неприятности. Но диплом был важнее.

Естественно, любвеобильный старикан застрял в Индии надолго. Сам же Предо, вернувшийся в Рим уже через час, обработал Нерона с быстротой экспресс-молнии. Когда Люпио вернулся через неделю домой, лишь увидел на месте Рима обгорелые руины, знаменующие полный и безоговорочный крах высокородного подопечного. И собственной карьеры хранителя…

Предо получил за диплом «отлично». С малым минусом — «за пренебрежение пиететом». А вместе с оценкой и должность ангела-хранителя третьего, бронзового, класса. Над бедным Люпио же в Высших Сферах смеялись лет триста. Но, чтоб не обижать знаменитого ветерана духовных терзаний, не стали понижать того в классе, а, наоборот, протолкнули вверх, назначив сразу средним серафимом. Ангелом-надзирателем (ещё не созидателем, но уже и не исполнителем). Правда, с Земли отозвали и посадили следить за самопополняющимся архивом, где бедняга до сих пор и прозябает. Ясное дело, в полном-то отсутствии натурального и свежего женского тепла. Микеланджело-роденовской эстетикой бесконечно счастлив, как известно, не будешь.

Вполне объяснимо, почему они с Предо и поныне в несколько натянутых отношениях.

Однако и сам Предо, подняв личный класс с искусителя до хранителя низшей ступени, оказался в ситуации мало завидной. После бурной деятельности на прежней должности он многие столетия вынужден был оберегать ничем, кроме пищи (увы, не духовной) не интересующихся крестьян, скучных ремесленников и скуповатых торговцев. Порой ему казалось, что, оставшись в искусителях, он принёс бы Высшим Сферам пользы много и много больше, чем предостерегая от несвоевременной гибели или полной деградации своих кой в чём замечательных, однако абсолютно пустых, как ноль в системе координат, подопечных.

Но однажды наступило знаменательное летнее утро 1848 года по принятому на Земле счислению. Умер от излияния желчи очередной клиент — старый ростовщик из Цюриха. И Предо немедленно пришла секретная молния из Отдела попечений. С рекомендацией принять под опеку только что народившуюся душу юного француза. Спорить и что-то выпрашивать у кураторов было бессмысленно. В Высших Сферах издревле имелись свои методы распределения хранителей. Да и перечить руководству — всё одно, что вычерпывать ведром океан.

Вынув из ящика с рабочим инструментом дежурную погремушку, Предо закутался в новый плащ-невидимку и, в который раз вздохнув, без охоты полетел на первую встречу.

Младенец, которому от роду-то было не больше пяти часов, мирно спал в болтающейся на легком сквозняке плетёной люльке, подвешенной за тонкие верёвки к потолочной балке. Покачав головой и поцокав языком, Предо первым делом поправил в комнате климат, плотно прикрыв оконные створки. Потом достал из-за пазухи заранее приготовленные стропы и укрепил ими хлипкий подвесной механизм колыбели. Но, спускаясь из-под потолка, нечаянно качнул люльку. Распелёнатый мальчуган, чей сладкий сон оказался нарушенным столь бесцеремонным образом, распахнул ярко-синие глазёнки, облил их сиянием невидимого, но, тем не менее, умилившегося хранителя своего и пустил озорную струйку прямо на голубенькое одеяльце, аккуратно свёрнутое у него в ногах.

Предо, живущий за плечами совсем неинтересных людей второе тысячелетие, даже не сразу поверил собственным глазам — из-под «живой кисти» малыша на одеяле вырисовывалась неведомая сказочная птица… Ну ладно, ведомая. И вовсе не сказочная. Обычная курица. Пусть и с чуть великоватым клювом.

Хм, а это может быть забавным!

Ангел, откинув с головы скрывающий лик капюшон, склонился над колыбелью и, не совсем отдавая отчёта своим действиям, звонко чмокнул мальца в крохотный лоб. Тот улыбнулся — честное слово! — и, пустив ещё одну струйку, «вывел» рядом с курицей «автограф» в виде крохотного солнышка.

— Э, братец! Да ты у нас будешь великим художником, — рассмеялся Предо.