Цок (СИ)

И тогда они словно оттаяли. Одновременно оторвав от земли ноги, пошли друг дружке навстречу. Сперва не очень решительно. Медленно. Потом быстрее. И ещё быстрее, пока…

Если б в тот самый момент, когда мужчина и женщина прикоснулись друг к другу, они подняли глаза и вгляделись в небо, то заметили бы двух необычных, но вполне счастливых иномирцев, что лихо нарезали круги в какой-то полусотне метров прямо над их головами. Зрелого интеллигента в плаще и натянутой на уши шляпе (чтоб та элементарно не слетела с головы) — этот не без удовольствия подставлял под восходящие потоки огромные чёрные крылья. И смуглого юного красавчика в модной коричневой курточке — у паренька, вероятно, со вкусом был полный порядок, раз выбрал для декорирования собственного оперения чистое серебро…

Глава тридцать третья Времена меняются. И мы меняемся вместе с ними

Утро началось необычно.

Всё дело в том, что дядя Миша, неизменно приветливый волосато-бородатый мужчина битловского возраста, живущий в студии этажом ниже подсадил Машу на своеобразный будильник. Каждое утро ровно в девять он заводил исключительно любимого «Сержанта». А когда тот минут через сорок скрывался за глухими и прочными стенами собственного клуба, снизу слышался неизменный хлопок входной двери и гулкие, медленно удаляющиеся по лестнице шаги — старый меломан отправлялся на работу. Трудился грузчиком в крохотном магазинчике на Лермонтовском. Как сам говорил, за идею рок-н-ролла и «халяльный» портвейн. Почему халяльный, а не халявный, было для всех загадкой. Но дядя Миша настаивал именно на такой трактовке. Да и пусть его! Тем более, с темой нашего повествования сей лингвистический казус никак не соотносится.

Сегодня же творилось что-то не то. А именно — «Перец» из винила даже головы не высунул. Вместо него снизу надрывно завывал Брайан Джонсон. Под жёстоко распиливаемые братьями Янгами гитарные рифы вопил на весь дом о некоем «Возвращении в чёрном». Ужас! Эх, дядь Миша, дядь Миша… Что теперь подумает о тебе, предателе, рассерженный Пол? А как ты — о, несчастный! — посмотришь в честные с поволокой глаза душке Ринго?

Муж с пятилетним Артом — сына решили назвать в честь легендарного предка — должны были вернуться из Вологды только завтра. Двумя неделями раньше мужики укатили на Андрюхину малую родину в гости к деду с бабкой. Поэтому Маша не дёргалась. Откровенно кайфовала, нежась в постели добрых полчаса после пробуждения. Потом ещё час лежала в ванне, катая по пенным горам одноглазую Атруркину уточку.

Да. Сегодня всё было по-другому.

И в электронном ящике вместо россыпи спама оказалось лишь два письма. Личных. Прочесть, что ли, оба? Сейчас?

Первое — ух ты! — от Фергюса Макферерли. Надо же, сам проявился! Уж как только Маша ни пыталась на него выйти. И через Родину, и через московских приятелей, и с ныне живущей в Копенгагене Трубой связывалась, и Карину напрягала — всё безрезультатно. А тут — на тебе! Знаменитый галерист и коллекционер просто взял и написал. Да ещё и извинялся за «возмошный ошипки». Мол, плохо владеет русским. Впрочем, смысл письма был ясен. Британец, как оказалось, неплохо знаком с давними, ещё «терпиловского» периода, комиксами госпожи Гуляевой. Но сейчас речь не об этом. Его галерея жаждет приобрести три полотна из новой серии «Онежские острова», фото с которых опубликованы на сайте господина Мамаева. Очень нравится неповторимый самобытный стиль русской художницы. И в то же время как бы слышатся отголоски постимпрессионизма (цитата: «Что-то такой в Ваш картины немножко уловимый гогеновский»).

Второе письмо, судя по времени доставки, пришло буквально полчаса назад от неизвестного адресата с ящика «bolshe@bomzhey.net». Было весьма лаконичным и гласило: «Привет, красавица. Сегодня в обычное время. Маршрут выбирай сама…» Дальше шёл набор бессвязных символов, сожравших концовку послания и подпись. Почта сглючила? Бывает.

Маша особо расстраиваться не стала, так как корреспондент или ошибся адресом, или просто хулиганил. Со времён исчезновения Предо никто её красавицей не называл. Даже любимый муж предпочитал пошловатое «красотка». Фу!

Предо… Что с тобой? Жив ли ты? Семь лет прошло, а от тебя ни слуху, ни духу.

Художница подняла глаза на висящий над компьютерным столиком нарисованный ею же портрет хранителя. Тот, написанный с любовью, стоял полубоком в обычной своей чуть сутуловатой позе. Держал руки в карманах серебристого плаща. На курчавой голове чёрная шляпа. Сложенные за спиной бликующие белым металлом крыла. Бездонные — но с хитринкой — небесно-голубые глаза…

Ох, Предо…

На протяжении последних лет Машу опекал новый хранитель — Иуру. Тот самый смуглый островитянин, что когда-то давным-давно открыл пред ней с Полем лабиринт терпиловской души. Только теперь он носил серебряные крыла, ликом чуть просветлел и являлся исключительно во снах. Изредка. Предупреждал о предстоящих трудностях и советовал, как их избежать. Или минимизировать потери. Пусть так. Всё лучше, чем ничего.