Цунами

Она была его союзницей, это точно. И то, что он так ясно это сейчас чувствовал, подвигло Рада на вопрос, который занимал его все время с тех пор, как он сюда приехал, но он все не понимал, как на него получить ответ.

— Можешь мне ответить, чем занимается Дрон? Вот с Крисом, вот там в Америке?

Никакой бурной реакции Нелли на этот вопрос не последовало. Похоже, его можно было задать ей хоть в первый день.

— Родину продает, — сказала она спокойно, все с той же насмешливостью. — Знаешь такое выражение? Торгует ее богатствами.

Расхожее словосочетание балаганной шуткой крутилось в голове у Рада.

— Как продает? Оптом, в розницу?

— И оптом, и в розницу. Как выйдет.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь в вашу беседу, — донесся до Рада из темноты голос Тони. — Кто-нибудь знает, мы остаемся здесь ночевать или нет?

— Я полагаю, Тони, — ответила Нелли, перекатывая голову по спинке шезлонга в его сторону, — это будет зависеть от того разговора, который сейчас ведется.

— Хотелось бы остаться, — мечтательно произнес Тони. — Люблю ночевать на яхте. А на такой, признаюсь, еще никогда и не был. Великолепная яхта, да, Рад?

— Великолепная, Тони, — не видя его, подтвердил в темноту Рад.

Горние ангелы трубили в звонкие трубы и пели своими чистыми голосами в небесной вышине, — какой еще могла быть эта «Золотая акула», как не великолепной.

* * *

И снова — на яхте с драгоценным хищным названием «Золотая акула», безмятежно нежащей свое большое холеное тело на штилевой воде Сиамского залива около входа в бухту Паттайи, в отдельной каюте с кондиционером, как в отдельном гостиничном номере, на постели, заправленной тончайшим льняным бельем, благоухающим ароматом неизвестных ему цветов и трав, — снился Раду нелепый и полный тревоги сон.

Ему снилось, что он танцует с той дивой из шоу, осеняющей их обоих пышным хвостом плюмажа, словно нимбом. Однако не он ведет ее, а она его, держа в своих руках с хищной цепкостью и твердостью. Танцуют они под мелодию воровской песни «Таганка», разухабисто исполняемой по-ресторанному звучащей скрипкой, — танцуют как фокстрот, во всей полноте его движений, со всеми сложными проходами, поворотами, вращениями.

И там, во сне, он был отличный танцор. Все ему давалось легко, он был пластичен, невероятно ловок, и такое владение собственным телом доставляло ему невообразимое удовольствие. Но его уязвляла его ведомость. Мириться с ней дальше — он больше не мог этого.

Дива воспротивилась его намерению переменить позицию, у них завязалась борьба. Шаг их замедлился — и они стали проваливаться. С каждым мгновением уходя глубже, глубже — по щиколотку, по середину икры, по колено.

Оказывается, они танцевали на воде. Возможно, того самого Сиамского залива поблизости от Паттайской бухты, где в реальной жизни покачивалась на якоре «Золотая акула». Но во сне не было ни яхты, ни вообще хотя бы одного судна вокруг, только голубой «кодаковский» океанский простор, и лишь вдалеке — прижавшаяся к горизонту полоска береговой линии.

И оказывается, они не просто танцевали, а танцуя, двигались туда, к берегу, — во всяком случае, у них была такая цель: дотанцевать до него. Дотанцевать — и спастись. Однако чтобы дотанцевать до берега, нужно было танцевать в стремительном, сумасшедшем темпе, — только тогда вода держала их. Они могли бы переменить позиции, не потеряв темпа, но его партнерша с пошлым нимбом-плюмажом не хотела отдавать своей роли ведущей. Она готова была уйти под воду, но не уступить, утащив с собой и его. Она боролась с ним со всей яростью смертницы, власть над Радом была ей дороже жизни.

Он сдался. У него не было такой воли к власти, как унее.

Он сдался — и танцу их тотчас вернулась прежняя скорость. Они стали подниматься из воды: вот она достает уже лишь до середины икры, вот до щиколотки, и вот уже ласково лижет своей нежной щекочущей рябью ступни.

— Мудила хренов, — выдохнула дива, не проронившая до того ни слова. Голос ее был хрипл и низок — пропитый голос уличной девки с Бич-роуд. — Тебя ведут — ты ведись, думаешь, легко по воде, аки по суху?!

«Таганка! Все ночи, полные огня. Таганка! Зачем сгубила ты меня!..» — визжит скрипка, их фокстрот набирает и набирает скорость, но где берег, почему он не приближается, почему на все четыре стороны света — одна щекочущая ступни водная гладь?

«Таганка! Я твой бессменный арестант. Пропали юность и талант в твоих стенах!» — отзывается в Раде словами воровской песни ресторанное стенание скрипки, и он осознает, что если не найдет решения, не предпримет чего-то решительного, чтобы отнять у дивы роль ведущей, так она и уведет его от берега, утащит, откуда уже не выбраться.

Рад просыпался, отходил ото сна, засыпал — и сон возвращался. Он несся с кошмарной дивой над океанской пучиной в танце, тонул — и снова несся, не находя способа переменить их роли, просыпался, засыпал — и сон повторялся вновь.

Глава четырнадцатая