Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II

Отношение Командующего? Много ходило анекдотов, рассказы не унимались о том, что кричал, позволял употреблять громкие слова. Много слыхал, но сам свидетелем не был подобных сцен. Ко мне Адмирал, может быть, также относился недоверчиво, но всегда тихо, любезно, даже дружественно… Ни громких слов, ни резких жестов от него не слыхал и не видал. Объясняю это тем, что проявлял самостоятельность и даже, может быть, излишнюю. Трудно сказать, какое было общение на эскадре между большими судами. Некоторые миноносцы жили дружно между собой…

Вокруг себя видели только хорошие добрые отношения, внимательность, желание облегчить жизнь — почему нам жилось легко и даже весело»^{160}.

Следует также добавить, что капитан 2-го ранга Рихтер был одним из немногих русских офицеров, хорошо понимавших связь между войной, неудачами в ней и революцией и не побоявшийся высказать свое понимание в показании Следственной Комиссии. К немалому возмущению последней. Так что пришлось ему давать дополнительные разъяснения:

«На запрос Следственной Комиссии по поводу высказанных мною следующих мыслей:

…У меня составилось мнение… “что мы продались японцам и делали сознательно, чтобы все шло скверно”… не по действиям единичного лица, а по совокупности результатов всего происходящего.

Словами… “теперь ясно, какая-то неведомая сила толкала Россию на несчастье”… мне казалось, я давал разъяснение всему вышесказанному, а слова… “теперь оно, конечно, так и есть”… относил к происходящему в настоящее время во всей России.

Повторяю, что сужу только по результатам, которые дали основание составить себе внутреннее убеждение, что не война породила движение [революцию], а желание движения [революции] породило ее [войну]»^{161}.

Я — тому свидетель

Так что приведенные ниже слова капитана 2-го ранга Владимира Семенова из его «запрещенного к публикации» письма в редакцию «Нового времени» (1906 год), написанного им в ответ на профанации Кладо и кладообразных, и понятно, на чьих мнениях основанных, представляются, по меньшей мере, справедливыми:

«И как стыдно выступить с этой клеветой именно в то время, когда флотским офицерам, участникам боя, зажат рот самим Министром: не говорите и не пишите ничего о бое, пока Комиссия не закончит свою работу.

Кто же это вынырнул под литерой Ш.- или он хочет прикрыться тем, что не он пишет, а “кто-то”, кому он что-то насплетничал.

Право, это некрасиво!

Я обещал не писать и не пишу, но не могу не высказать Вам, как публицисту, мое откровенное мнение.

Что касается личности Рожественского, то его обаяние на эскадре было огромно. Анекдоты существуют всюду и про всех, но надо давать им надлежащую цену.

Положительно утверждаю, что если Адмирал, день и ночь, весь поход проводивший на верхнем переднем мостике, иногда выходил из себя и посылал по адресу неисправного корабля крайне резкие слова, то, призвав командира этого корабля, он говорил с ним как старший товарищ.

Не раз было, что после того как вызванного командира предупреждали: “Рвет и мечет! Будет игра! Приготовьтесь!” — этот командир выходил от Адмирала озабоченный, но без тени обиды на лице.

Я — тому свидетель»^{162}.

В том по истине ужасном положении, в которое была подставлена 2-я эскадра, даже просто пройти путь от Либавы до Цусимы и стойко выдержать бой с превосходящим многократно по всем параметрам неприятелем могла только эскадра, проникнутая единым духом и сплотившаяся вокруг своего сурового, железного Адмирала.

Бывают чудеса, но чепухи Господь не творит.

4. От Либавы до Мадагаскара

Эскадра ушла из порта Императора Александра III 2 октября 1904 года, не дождавшись крейсеров «Олег» и «Изумруд» и нескольких миноносцев, которым приказано было, однако, идти вдогонку.