Цусима — знамение конца русской истории. Скрываемые причины общеизвестных событий. Военно-историческое расследование. Том II

И главное: откуда он все-таки данные брал? У него что, сверхвидение было, что ли? Ведь по всем разумным основаниям такого просто не могло быть. Никак!

Рапорта и донесения. Вопросы и ответы

Между тем ответ на главную загадку Цусимы давно существует, и ответ практически исчерпывающий. Ответ этот имеет форму рапортов и донесений, а в дополнение к ним — вопросов и ответов.

Рапортов и донесений о Цусимском бое Командующего 2-й эскадрой, которые еще в 1907 году председатель Лиги Возрождения флота генерал по Адмиралтейству Николай Николаевич Беклемишев считал наиболее заслуживающими внимания материалами об этом бое.

Вопросов, заданных Следственной Комиссией по изучению обстоятельств Цусимского боя всем уцелевшим его участникам. И ответов на них. В первую очередь ответов Командующего 2-й эскадрой флота Тихого океана Зиновия Петровича Рожественского.

Никому почему-то не приходит в голову, что адмиралу Рожественскому повезло в отечественной историографии куда меньше, чем, скажем, адмиралу Колчаку. О последнем имеется «собственноусто» надиктованная «автобиография» на нескольких сотнях машинописных страниц, известная под названием «Протоколы допроса адмирала Колчака». Самые, может быть, уникальные протоколы допроса в мире, поскольку касаются и детства, и юности допрашиваемого, участия его в полярных экспедициях, защите Порт-Артура и многого другого вплоть до печальных событий его последних лет и дней.

Все же, видно, в большом авторитете был адмирал Колчак у допрашивающих, что вежливенько задавали вопросы и с похвальной тщательностью записывали ответы.

Верность адмирала Колчака

Следует сказать, что буквально перед сдачей этой книги в издательство у меня возникли сильные сомнения в этой самой тщательности. Дело в том, что из «Протоколов» следует, что Колчак как-то слишком легко отрекся от своих монархических убеждений, которые, по его же протокольным словам, он имел до Февраля 1917 года. Да, он единственный из командующих фронтами, не давший Государю телеграмму с просьбой, равной требованию, об отречении. Скажем, Командующий Балтфлотом адмирал Непенин, на верность которого очень рассчитывал Государь, такую телеграмму подписал. За что почти сразу и был убит оставшимися без Царя, в том числе в голове, матросами.

Да, и еще я, не помню точно где, видел данные, что 2 или 3 марта, то есть в те самые дни Февральской Цусимы, когда уже все стало разваливаться, адмирал издал приказ, где призывал всех к верности Престол-Отечеству и требовал не поддаваться провокационным слухам.

Но в остальном, если верить «Протоколам», он с легкостью признал и переворот, и Временное правительство. Тем более что присягу этому малопочтенному правительству Колчак действительно дал в отличие, скажем, от графа Келлера.

Такое поведение адмирала уважения ему не прибавляло, особенно с учетом того, что именно Государю Колчак был обязан не только своим стремительным взлетом в самые молодые Комфлоты Российской Империи, но и просто жизнью. 

Царь и адмирал

Адмирал Бубнов, бывший мичман с «Орла» в Цусиме, а во время Великой войны представитель флота в Царской Ставке, типичный февралист, в своих мемуарах рассказывает.

После неразъясненного взрыва «Императрицы Марии», в котором Колчак совершенно безосновательно обвинил себя[227], адмирал впал в глубокую депрессию.

«Он замкнулся в себе, перестал есть, ни с кем не говорил, так что окружающие стали опасаться за его рассудок. Об этом начальник его штаба немедленно сообщил по прямому проводу в Ставку.

Узнав об этом, Государь приказал мне тотчас же отправиться в Севастополь и передать А.В. Колчаку, что он никакой вины за ним в гибели “Императрицы Марии” не видит, относится к нему с неизменным благоволением и повелевает ему спокойно продолжать свое командование.

Прибыв в Севастополь, я застал в штабе подавленное настроение и тревогу за состояние адмирала, которое теперь стало выражаться в крайнем раздражении и гневе.

Хотя я и был по прежним нашим отношениям довольно близок к А.В. Колчаку, но, признаюсь, не без опасения пошел в его адмиральское помещение.

Однако переданные мною ему милостивые слова Государя возымели на него чрезвычайно благотворное действие, и после продолжительной дружеской беседы он совсем пришел в себя, так что в дальнейшем все вошло в свою колею и командование флотом пошло своим нормальным ходом»^{225}.

И вот после такого ответы на допросе типа: с Государем лично не знаком. Всегда был за Думу и контроль общественности. Присягу Временному правительству дал в числе первых и т.п.