Оставшиеся в живых офицеры свидетельствуют, что Адмирал находился практически все время в забытьи. Хотя иногда усилием воли пытался очнуться и даже отдавать приказания.
Так, лейтенант Кржижановский в своем донесении о бое рассказывает:
«Положение становилось угрожающим. Я поспешно направился в центральный пост, чтобы предупредить Адмирала о положении корабля, но не мог найти прохода, груды обломков преграждали путь…
На верхнюю палубу вел один трап, но он был спиною ко мне, кругом огонь не позволял к нему пробраться… Нельзя было дышать. Воцарилась полная тьма, в которой мелькали огоньки.
Раздумывать было нечего. Я бросился в огонь, добрался до трапа и выскочил на верхнюю палубу. Тут решительно все было исковеркано, жар невыносим, всюду пламя. Палуба спардека прогнулась и местами прогорела. Всюду обгоревшие тела. Бегом между языками пламени я искал выхода и случайно оказался против выхода к правой 6-дюймовой башне.Заглянул в башню и увидел там Адмирала, сидящего у стенки возле правой пушки. Адмирал приказал мне вызвать комендоров и стрелять.
Однако башня уже не вращалась, подача была испорчена, а впереди никого не было видно. Вообще, внутренность башни была в таком виде, что стрельба казалась более опасной для себя, чем для неприятеля. На всякий случай я вышел, чтобы позвать сведущих людей привести башню в исправность.
Вернер Иванович фон Курсель. Прапорщик по морской части
Войти внутрь броненосца уже нельзя было, там был сплошной огонь.
На нос пройти было тоже невозможно — горели свалившиеся коечные сетки. Я пошел на ют посмотреть, где наши суда и неприятель. Это было около 4 часов». Последние офицеры «Суворова»
Все офицеры штаба Командующего 2-й эскадрой были к этому времени либо убиты, либо имели ранения различной степени тяжести.
Из офицеров броненосца остались в строю: старший минный офицер Николай Иванович Богданов,
вступивший в командование броненосцем; младший минный офицер Петр Александрович Вырубов — оба ветераны китайской кампании; и прапорщик по морской части Вернер Иванович фон Курселъ.Фон Курсель, шагнувший на палубу «Суворова» с кораблей торгового флота, на которых, по словам Владимира Семенова, он плавал чуть не с пеленок, был душой и любимцем кают-компании «Суворова» во время похода. В бою Курсель сохранил невозмутимую доброжелательность и чувство юмора, поразившие даже бесстрашного кавторанга Семенова. Кстати, ему слово.
«Около 4 часов пополудни
судьба, как будто, пыталась последний раз нам улыбнуться. Среди густого дыма, валившего из поврежденных труб, дыма от выстрелов и от пожаров, мешавшегося с туманом, еще стлавшимся над морем, японские главные силы как-то разошлись с нашими и потеряли их из виду.Японские источники, которыми я пользуюсь, говорят об этом эпизоде весьма кратко и глухо.
Ясно только, что Того считал нашу эскадру прорвавшейся каким-то образом на север
и пошел туда на поиски за нею… Камимура… со своими крейсерами направился на S и SW. Так, по крайней мере, можно понять горячие панегирики в особом отделе книги “Ниппон-Кай Тай-Кайсен”, озаглавленном “Доблесть адмирала Камимура”…»В дополнение к словам Владимира Ивановича, отметим: потерять из
виду тихоходную и уже сильно ослабленную, лишенную главнокомандования русскую эскадру можно было только при большом желании не вступать с ней в слишком тесный контакт.«Идя на S, а потом на SW, Камимура услышал усиленную канонаду, доносившуюся с запада, и пошел прямо туда. Это адмирал Катаока нападал (до сих пор довольно безуспешно)
на наши крейсера и транспорты. Камимура принял деятельное участие в сражении и тут же вскоре открыл наши главные силы…Было около 5 часов вечера».
Миноносец подходит!
«Мы с Курселем находились в нижней батарее, куря сигары и обмениваясь замечаниями о предметах, к делу не относящихся,
когда “Суворов” оказался среди нашей эскадры, нестройно двигавшейся на север.Одни суда проходили у нас справа, другие — слева… Камимура держался правее, т.е. к востоку, идя тоже на север».