Цусимский бой

В действительности, в момент открытия огня русская эскадра ещё продолжала идти в двух колоннах. Это согласно утверждают свидетели с кораблей второго и третьего отрядов. О том, что русская эскадра ещё продолжала идти в двух колоннах, когда начался бой, пишет в своём донесении о бое и адмирал Того. Адмиралу Рожественскому понадобился целый час времени, чтобы перестроиться в одну кильватерную колонну утром этого дня. Сейчас в его распоряжении было только 29 минут. Как свидетельствует капитан 2-го ранга Шведе, бывший старшим офицером на «Орле», адмиралу Рожественскому пришлось повернуть головной корабль первого отряда на общий курс со всей эскадрой, ещё не дойдя до линии строя судов второго отряда. Таким образом, «Ослябе» нужно было склониться вправо, чтобы лечь в кильватер «Орлу», но командир «Осляби», очевидно, предпочёл замедлить ход, чем поворачиваться кормой к противнику и уменьшить в два раза мощь своего артиллерийского огня.

Это последнее обстоятельство сыграло на руку адмиралу Того. Его намерением как раз было напасть на более слабую левую русскую колонну, и с этой целью он пересёк курс русской эскадры. И в тот момент, когда поворачивающиеся японские корабли делали полповорота, на створе их носовых орудий как раз находился идущий малым ходом «Ослябя». По нему был направлен огонь поворачивающихся японских кораблей. Эта стрельба оказалась очень удачной «Ослябя» получил сразу несколько попаданий, произведших тяжёлые разрушения. Броненосцу пришлось остановиться, чтобы справиться с поступлением воды в носовое отделение корабля, ещё до того времени, как он вступил в кильватер «Орлу». Об этом свидетельствует капитан 1-го ранга Борис Павлович Казмичев, который, бывши мичманом, командовал в бою кормовой башней 10-дюймовой артиллерии на этом броненосце.

Таким образом, в критический момент, явившийся результатом неосторожного поворота японского флота, когда русские корабли могли продольным огнём обстрелять поворачивающиеся в одной точке японские корабли и нанести им тяжёлый урон, русские корабли, вследствие неудачного перестроения, не смогли этим шансом воспользоваться. Расстояние ещё было слишком большим, чтобы в артиллерийском обстреле японских кораблей могли участвовать наши корабли с устаревшими орудиями, а новые русские корабли с дальнобойными пушками в это время уже ушли вперёд, ведя бой с уже повернувшими японскими броненосцами.

Тем временем море вокруг «Миказы» было всё во всплесках.

Находившийся на «Суворове» капитан 2-го ранга Семёнов вспоминает:

«Сердце у меня билось, как никогда за 6 месяцев в Порт-Артуре… Если бы удалось… Дай Господи… Хоть не утопить, хоть только выбить одного…

Я жадно смотрел в бинокль. Перелёты и недолёты ложились близко, но самого главного, т.е. попаданий, как и в бою 28 июля, нельзя было видеть; наши снаряды при разрыве почти не дают дыма, а кроме того, трубки их устроены с расчётом, чтобы они рвались, пробив борт, внутри корабля. Попадание можно было заметить только в том случае, когда у неприятеля что-нибудь подобьёт, свалит… Этого не было…

Минуты через две после открытия нами огня, когда за первыми двумя броненосцами успели повернуть и вторые два, японцы стали отвечать».

В противоположность нашим инструкциям стрельбы, пристрелку вёл один «Миказа» и затем передал правильное расстояние до цели остальным японским кораблям, которые сразу перешли на поражение. По мере выполнения поворота все четыре японских броненосца и один из японских броненосных крейсеров сосредоточили свой огонь по «Суворову». У русских кораблей не было точно разработанных инструкций, в каком порядке стрелять, и первые четыре броненосца, следуя сигналу адмирала Рожественского, сначала сосредоточили стрельбу по «Миказе», но затем, видя трудность корректировки одновременной стрельбы нескольких кораблей по одной цели, перенесли огонь на остальные японские корабли.

Стрельба японских броненосцев по «Суворову» началась, согласно записям капитана 2-го ранга Семёнова, с перелётов. «Некоторые из длинных японских снарядов на этой дистанции опрокидывались и, хорошо видимые простым глазом, вертясь, как палка, брошенная при игре в городки, летели через наши головы не с грозным рёвом, как полагается снаряду, а с каким-то нелепым бормотанием».

— Это и есть «чемоданы»? — спросил Семёнова лейтенант Редкин, командир кормовой 6-дюймовой башни правого борта, которая не могла стрелять по противнику, находившемуся с левого борта.

— Они самые…

«Однако меня тут же поразило, что „чемоданы“, нелепо кувыркаясь в воздухе и падая как попало в воду, всё-таки взрывались. Этого раньше не было. В Порт-Артуре японские снаряды так же плохо рвались, как и русские».

«После перелётов пошли недолёты. Всё ближе и ближе… Осколки шуршали в воздухе, звякали о борт, о надстройки… Вот недалеко, против передней трубы, поднялся гигантский столб воды, дыма и пламени… На передний мостик побежали с носилками. Я перегнулся через поручень кормового мостика.

— Мичмана князя Церетели [Георгия Ростановича]! — крикнул лейтенант Редкин, направляясь в свою башню».