Цвет черемухи

- А как жесь! Голубочек ты мой сизанький! Как же это я не любила? Поди, все на месте было... Любила-то, любила мово милого дружка... Попович он был. Сын попа нашего Михаила Андреевича Богодотского, Иван Михайлович. Когда церковь закрывали, они покель в селе осталися. Потом задумали переезжать. Ваня решил тут остаться. Мы пожениться договорились. Родители его против не были... Егорша, голубочек ты мой! Чё за бравый был парнишка! Так мы с им не целованы были. Постоим, за ручку подержимся... А чё сердце млело! Поехал он родителев навестить да и не вернулся. И где он? И не знаю... По сю пору и не знаю! Одно знаю: что не вернулся. знать, беда случилась. Я шибко его ждала, свово Ванечку. Покель сидела - годы вышли. Годы вышли, никому не нужна. Тут война! А каки уж свадьбы после войны... Горе, а не свадьбы. Мужики все понадорванные вернулись. Сколько одной матерщины прибавилось в селе! Война, не дай Бог ее... - Лукерья замолчала.

- Нынче месяц народился!

Через открытое окно смотрел на Егора тонкий высокий месяц. Он еще ничего не освещал и светился так, словно ему едва на себя хватало мягкого золотого света.

- Должно быть, к счастью ты его увидел, Егорша! - Лукерья перекрестила Сомова, подержала на его голове свои легкие сухие ладони, и боль, которая закипала на гребне души, вдруг пропала...

Сомов уснул. Он не слышал, как уходила Лукерья, не видел, что месяц еще долго глядел ему в лицо, пока не скрылся.

Соловей к полуночи притих. Притихло все в селе. Только собаки перебрехивались коротким сонным лаем.

* * *

Надя лежала на спине, подложив подушку так, чтобы можно было видеть сквозь окно яблоньки. Днем они распустились и стояли словно школьницы в белых фартуках. Она слушала соловья и, как только он кончил петь, стала думать о соловье. Никто, кроме бабушки, не знал, что Надя спала мало. Засыпала она далеко после полуночи, просыпалась до восхода солнца. Если небо было облачным, шел дождь, то Надя могла лежать долго и не вставать вовсе. Ночью ей хорошо думалось, виделось ярко.

В семье она была младшей. Два ее брата уже отслужили. Один заканчивал институт, другой после службы остался жить в Севастополе. Родители ее дорабатывали до пенсии. Мать была тихой болезненной женщиной. Отец малоразговорчивый и трудолюбивый. В доме он делал все. Он и готовил, и стирал, и по магазинам носился. Матери не под силу было вести хозяйство. Высокий, синеглазый, со смуглым, будто загорелым, лицом, отец по характеру был ровным, справедливым.

Мать же была впечатлительной, часто плакала и боялась темноты.

Однажды Надя услышала разговор отца с матерью. Отец стоял в одной майке на кухне, а мать сидела на табуреточке. Отец вытирал лицо, мышцы его буграми перекатывались под кожей. Он был крепким, как юноша. Мать смотрела-смотрела и вдруг сказала: "Ты, конечно, еще раз женишься! Вот я умру, а ты женишься!" Она заплакала. И в тот миг Надя поняла, что ее мать не любит отца, а отчаянно, до боли завидует его красоте и здоровью... Тогда отец ничего ей не ответил, стал одеваться. Отец был человек тонкий, Надя любила его, любила и мать, но это была не та любовь, которую просило сердце.

В восьмом классе она полюбила, как ей казалось, своего одноклассника. Но того, что ей хотелось бы видеть в своем избраннике, она в нем не нашла. Тогда она просто придумала его. Она много читала и обо всем рассказала тому, кого, как ей казалось, любила. Но он оказался пошлым и пустым. Сейчас, вспоминая своих школьных друзей, она думала, что вся их беда была в том, что они не думали о душе. Они не заботились и не подозревали о ней. "В раннем детстве, - думала Надя, - в самом раннем, когда мы уже осознаем, что живем, мы чувствуем душу".

Надя лежала с открытыми глазами, прислушиваясь к звукам в доме и на улице. Она старалась отогнать мысли о том, что услышала от соседки. Соседка Люба рассказывала бабушке, что по селу говорят, будто приехавший Сомов закрутил с Мамонтовой. Надя видела Катю несколько раз и каждый раз любовалась ее красотой. И ей страшно хотелось, чтобы эта женщина была счастлива. Сейчас, когда она узнала, что Сомов был с ней, Надя не представляла, как ей жить дальше: Катю заметил Сомов Егор Петрович, которого Надя полюбила сразу, как только увидела. Именно его ждала ее душа, а она не спрашивает совета... И вот он, ее Сомов, полюбил Катю... А может, еще не полюбил?.. Просто она будет как сестра ему! "А я его буду любить вечно! Как жаль, что он не успел увидеть мою любовь". Надя вспомнила, как она подъехала к краю пропасти...

Она хотела увидеть, что он станет делать. И ей страстно в тот миг хотелось умереть, чтобы он мог понять, как велика ее любовь. "Я никогда не подам виду, что знаю о его чувстве к Мамонтовой... Ведь он мой! Мой любимый, мой милый, Егорушка..." Она стала вспоминать, как он ходит, как рисует, как они гуляли по лесу... Незаметно сон сморил ее, и она уснула.

Марья Касьяновна всегда знала, спит или бодрствует внучка. Как только Надя уснула, она вошла к ней. Наденька лежала полуоткрытой. Марья Касьяновна поправила подушку, накрыла Надю одеялом.