Цвет греха: Алый

И да, я совершенно точно знаю, по какой причине…

Понял, ещё когда он только зашёл в эту клетку. Ему даже рот свой открывать не надо было, чтоб до меня дошло, а кусочки пазла, которые я упорно складывал в своей голове последние часы, пока меня везли сюда, а затем я дышал этим смрадом, наконец, начали сходиться в цельную картинку. Сперва в самом деле погрешил на недотёпу Хардвига. За содеянное с ним, дважды, прилюдно. С одной стороны – закономерность. Но не с другой. У того банально мозгов бы не хватило на столь подготовленную масштабную подставу, когда капкан захлопывается наверняка, быстро, чётко, без возможности к вариантам на смену преимущества. И если это сперва меня знатно беспокоило, ведь я в таком случае вполне мог недооценить засранца, то потом… всё становится на свои места.

– Эвелин Вайс, – напоминаю.

Та, в чьих глазах по моим последним воспоминаниям – жгучая вина, тоска, раскаяние и сожаление. После того, как она осознаёт, чья правда – правда, а чья – фуфло полное.

Интересно, поступила бы она со мной точно так же, если бы с самого начала знала хотя бы часть из всего этого?

Когда успела?

Чем и где воспользовалась?

Хотя нет, не интересно…

Потом.

Тут куда занятнее спектакль намечается.

– Эвелин Вайс, – повторяет за мной коп.

Едва ли ему тридцатка. Но выслужиться успевает. Тройка блеклых полос шрамов на его физиономии говорят о том, что далеко не белоручка и не канцелярская крыса, активно выходит в “поля”. Скорее всего, последнее повышение получает совсем недавно, судя по новизне мундира. Явно дотошный, умеет концентрироваться. Внимательный к деталям. Если бы таким ни был, не успел бы за такое короткое время собрать на меня эдакое количество компромата. Существенного, к тому же.

Не без кое-чьей помощи…

– Эвелин Вайс вернулась в город несколько дней назад. В первый же час пребывания здесь попала в аварию, – наконец, выдаёт более полную версию, связанную с именем дочери моего кровного врага. – Пропала почти сразу. Ты её забрал. Тогда. Впервые. Силой увёз. Камера на парковке это зафиксировала.

Впервые, да…

А глубина его познаний начинает резко… утомлять.

Если все городские камеры пересматривал?

Тогда мы тут и правда минимум до утра останемся.

Только о ней разговаривая.

И, раз уж так:

– Ты ведь старший брат Нины? – перебиваю, показательно окидываю взглядом светлую всклоченную шевелюру и отличительные знаки его формы. – Тео, – нарочно сокращаю имя старшего лейтенанта Теодора Хорна, не без удовольствия наблюдая за тем, как он закономерно напрягается. – Эва тебя попросила, – ставлю перед фактом. – Заставить меня отступиться, – дальше не утверждаю, скорее предполагаю, учитывая вживлённую в позвоночник веру к жажде всемирной справедливости той, о ком речь. – Не будет такого. Не трать напрасно свой кислород. Пусть не заканчивается. Живи долго. И спокойно. Без лишнего стресса. Особенно, если то сестры касается.

На неё досье Айзек тоже собрал. Сразу, после того, как опростоволосился с подменой квартиры – как места жительства, где обе упомянутые подружки ночуют вместе, а потом выходит та самая лажа, в которой мы все до сих пор варимся.

Теодор Хорн…

В бешенстве.

– Ты мне угрожаешь? – краснеет, цедит сквозь зубы, прищуривается, а во взгляде – то самое, что и мне самому знакомо не понаслышке. – Ты, мать твою, мне угрожаешь моей сестрой?!

Не один он – взвинченный. Различаю, как шевелятся те трое, что у стены прежде пребывали в режиме безмолвных статуй. В помещении становится заметно теснее. Но что уж там, примерно такой реакции я и ждал, так что совсем неудивительно.

– То есть всё-таки сестра, – соглашаюсь с ним на свой лад, выцепив для себя главным то, что хотел получить, бросаясь такими громкими высказываниями, использую на свою выгоду. – То есть, всё-таки Эвелин Вайс попросила.

И… тишина.

Не сразу, но до него доходит, где он налажал.

А ещё старший лейтенант, называется…

Хотя что уж там, каждый из нас забывает о рамках и собственном статусе, когда дело касается семьи, родных и близких.

Я тоже это помню.

Потому и зашёл с этого угла, не с другого.

На препирания и уловки – никакого желания и времени.

– И что она хочет, поделишься? – продолжаю все свои последующие рассуждения вслух: – Мы ведь все тут собрались не за тем, чтобы поближе познакомиться?

Лицо находящегося напротив мрачнеет.

– А она обязательно должна что-либо хотеть? – выгибает бровь, сжимая кулаки. – Не обольщайся. Эвелин Вайс не похожа ни на одного из вас. Даже на своего отца не похожа. Она не станет играть с вами в эти ваши грязные игры, – выдает в довершение неожиданно лишнее, слишком личное, не то, о чём бы стоило заговорить вслух в подобном месте, тем более, такому, как он.

На эмоциях.

Тоже неровно дышит к ней?..

А она этим и пользуется.

Как воспользовалась Джозефом Хардвигом, направив в иное русло основной эпицентр моего восприятия, ловко отвлекая от первостепенного, тем самым в два счёта обставив всех.