Цвет мести – алый

– Ты хороший мужик, Николай! – бывало, хлопал его плечу его бывший хозяин. – С тобой совершенно нет никаких проблем. Ты незаметен, полезен, ты всегда под рукой, с тобой надежно.

Так отзывались о нем чужие люди. Ему это было приятно.

Он нес в семью все, до копейки. Отчитывался перед Светланочкой за каждый рубль, как школьник, ей-богу! Позволял ей ни на чем не экономить. Наряжал ее, дарил украшения. Готовил, стирал, убирал. Потом, когда времени на это перестало хватать, он нанял женщину, помогавшую ему по хозяйству.

Все, что оставалось Светланочке, – это просто беззаботно жить, вкушать счастье и… хотя бы немножко любить его.

Им ведь было хорошо вместе! Всегда хорошо. Она хвалила его постельную неутомимость. Ей нравилась его внешность, он был недурен собой, да. Ее вполне устраивала его щедрость.

Почему же тогда?! Почему она это сделала?! Это уже не кокетство, не безобидная стрельба глазами, не беззаботный смех. Тут ведь все намного серьезнее и страшнее! Этот чужак, он…

Он целовал ее, гладил, мял, трогал. Он впивался своим ртом в ее плоть – и разрывал ему сердце. Он вторгся в его мир, усердно создаваемый и оберегаемый. Он все разрушил, все пожег. Это больно! Неужели он, она… они этого не понимают?!

Он только было собрался поговорить со Светланочкой всерьез, задать ей важный вопрос, выедающий ему всю душу, – почему она это сделала, как она сама начала этот разговор.

– Коленька, ты меня, конечно, извини, но так, как я жила раньше, я жить больше не стану, – произнесла его красавица жена за ужином, с особым усердием им состряпанным.

– Как так?

Не понял он ничего и уставился в ее тарелку, наивно полагая, что речь снова пойдет об очередной диете, а он злоупотребил с мясом в этот раз. А она просила, просила неоднократно – не ставить на стол мясо в таком изобилии. Не нагружать ее на ночь таким количеством калорий.

Но речь, как оказалось, шла совсем о другом.

– Я… Я не могу спать только с одним мужчиной, понимаешь?

Он поперхнулся и поднял на нее взгляд.

Нет, она не шутила. Говорила совершенно серьезно. При этом глаза ее были злыми, а вовсе не виноватыми.

– Бог не позволил мне стать матерью, – вспомнила она ему о старой, наболевшей теме, которую они оба решили похоронить навсегда. – Поэтому я не могу позволить плоти своей страдать от…

– От чего? – спросил Николай, потому что Светланочка так и не нашла нужного слова, запнулась надолго.

– Страдать! – выпалила она с вызовом. – Мое тело жаждет перемен! Да-да, и не смей смеяться! Мне нужно разнообразие. Скука эта вот уже где сидит!

И она начала пилить себя по шее ребром ладони, обозначая тот самый предел, выше которого – ну просто никак. А он в этот момент вдруг подумал: окажись ее ладонь столь же острой, как язык, Светланочка теперь бы уже истекала кровью. Она бы захлебывалась ею, выкатив на него изумленные, страшные от осознания неизбежности глаза. Она попыталась бы остановить брызжущую, невероятно яркую по цвету кровь ладонями, попыталась бы соединить края раны, вспоротой ровно и аккуратно. Но вторая ее ладонь – такая же острая, и рана становилась бы только глубже.

Он видел, как вываливаются через порез ее сухожилия, вены, артерии, безобразными синими червями расползаясь по ее груди. Видел, как сочится лимфатическая жидкость, а крови в теле остается все меньше и меньше, и она уже не брызжет таким фонтаном, она слабыми толчками выплескивается из раны. Потом вдруг кровь вспенивается, надувается пузырями и… все заканчивается.

– Куда ты смотришь, Коленька?! – возмущенно шлепнула по столу ладонью его жена. – Почему ты улыбаешься? Я говорю с тобой о серьезных вещах!

– Ты говоришь со мной, дорогая, о безобразных вещах, – слабо возразил он, все еще находясь во власти своего странного и страшного видения. – Ты что же, всерьез думаешь, что получишь на то мое благословение?

– Нет? – совершенно искренне изумилась она. – Ты хочешь сказать, что способен запретить мне спать, с кем я хочу?!

– А ты не послушаешься? Ты… Ты ослушаешься меня – своего мужа?!

Ее ответ был очень важен для него. Он ждал, что она смутится – хотя бы. Пусть ненадолго, на какое-то мгновение, но смутится, застыдится, пожалеет его, наконец. Он бы все разом простил ей, тут же. И разговор этот безобразный, и жуткое свое видение, подействовавшее на него неким странным, успокаивающим образом. Простит и забудет.

Светланочка не застыдилась.

– А мне плевать, знаешь ли! – завопила она и швырнула ему в лицо салфетку. – Станешь мучить меня, сажать под замок – уйду! Уйду навсегда к другому…