— Ты прав, милый, не очень. Грязные дела чистыми руками не делаются, так ведь?
Странная она всё-таки, — пронеслось в голове у парня, — вообще все они здесь ненормальные, заигрались в духов и демонов. Но разве это имеет хоть какое-то значение, когда мир рядом с ней мерцает, поёт, искрится. Да пусть хоть трижды странная, нелепая, сумасбродная, сумасшедшая, лишь бы не замолкала, лишь бы смотрела на него вот так, прямо в сердце, нечаянно прикасалась коленом. Лишь бы не отпускала…
Заиграла чувственная мелодия бразильского зука, Жайру, покачнувшись, вскочил, схватил девушку за руку:
— Идём танцевать!
Иара просветлела, рассмеялась:
— Осторожно, милый, не отдави мне ноги!
Танцевать Жайру любил и умел, но по сравнению с Иарой чувствовал себя неуклюже неловким. Она же двигалась одновременно мягко и настойчиво, как волна, обнимала, прижимаясь всем телом, и ускользала, манила, вела за собой, увлекая всё глубже в толпу танцующих. Жайру боялся отвести взгляд хоть на минуту, потерять её среди этих чужих чудаковатых людей, выпустить руку. Всё вокруг слилось в разноцветном хмельном дыму — мелькание масок, огней, цветов, тепло сплетённых пальцев, голос:
— Пойдём отсюда, милый, я живу у реки…
***
Вспышки, всполохи, обрывки памяти — одноногий Сачи что-то кричал с террасы, а они, как дети, убегали по ночным улицами Паринтиса… Бронзовая кожа девушки, тепло её тела, дразнящий аромат волос…Иара, хохоча, скинула обувь — устали ноги, потащила Жайру к воде:
— Давай же, милый, не отставай, быстрее…
Луна — огромная, круглая, громкое пение небольших серых птичек — бем-ти-ви, бем-ти-ви, быть дождю… Два мира слились в один, силуэты домов качнулись и растворились в тёмном беззвёздном небе, город скукожился, сморщился, опал к ногам лохмотьями вылинявшей змеиной кожи. Сомкнулись над головами ветви могучих деревьев, застонала, зашумела сельва, недовольно ухнула сова, пара потревоженных оленей промчалась мимо. Шелестела листва, глухо и тревожно ревела Амазонка, а в воздухе огромным красным цветком распускалось чудо, дрожало, звенело, шептало на разные голоса. Весь мир — чудо, и жизнь, и молодость, и любовь, и они с Иарой, разве они не чудо?
И разве есть на земле кто-то счастливее?
— Стой, Иара, ты забыла туфли! — Жайру обернулся, нахмурился — позади одна цепочка следов…
— Тсс, тише, всё будет хорошо, всё теперь будет хорошо… — приподнялась на цыпочках, обхватила руками, нырнула в душу. В первый раз назвала по имени, пропела по буквам, — Ж-а-й-р-у…Иди ко мне, милый.
Тёмная вода захлестнула щиколотки, поднимаясь всё выше.
***
Жайру пришёл в себя на берегу, тонкая рубашка прилипла к телу, на джинсах расплывались грязные бурые пятна. Расклеившиеся кроссовки сиротливо валялись рядом. Разве бывает дождь в конце июня? Бем-ти-ви…Он обхватил руками голову, вспомнил, вскочил. Хлопнул по правому карману джинсов, судорожно вывернул его наизнанку — пусто. Неожиданно стало легче. Уже не боясь испачкаться, сел прямо в жёлтую речную глину и, запрокинув голову, подставил лицо под дождь. Шею что-то царапнуло. Нащупав на груди ожерелье из ракушек и намокших перьев, Жайру крепко сжал его одной рукой и закрыл глаза.
Дождь усилился, застучал неумолимо и равнодушно, стекая по щекам крупными солёными каплями.