Цвет моего забвения

Одно непрочитанное сообщение. Должно быть, от мамы. Я нажимаю ссылку и обомлеваю.

Это не мама.

«Привет», — пишет мне нахал, что предлагал продаться несколькими днями ранее.

Смотрю на его фото. А он не так и отвратителен, если не считать бешеного взгляда. Ухожен, аккуратен. Видно, что богат.

«Привет», — отвечаю я неожиданно для самой себя.

«Как дела?» — продолжается традиционный диалог встретившихся в сети.

«Очень плохо, — печатаю я. — Собираюсь домой».

«Я могу помочь тебе».

«Ты дашь мне деньги взаймы?» — заранее предугадываю ответ, но попытаться стоит. Может, не так он и бесчеловечен.

«Я заплачу тебе столько, сколько скажешь, — приходит ответ. — В разумных пределах, конечно. Условия ты знаешь. Решайся».

Не знаю, сколько времени я сижу, протирая глаза. Комната вокруг меня превращается в вакуум, диван подо мною — в куб плотного воздуха. И, кажется, падение неизбежно, но будет ли, куда падать?

За облаком слёз дрожит химически белое пятно экрана. Cтрочки чужих букв двоятся. «Решайся!» — гремит в голове. Одно лишь слово, семь букв, но как много в нём спрятано! «Решайся!» — лезвием по обнажённым нервам. Пожалуй, слово — самое страшное оружие. Оно способно смешать с грязью, обескуражить, распять и вознести. А это — расколотило меня на кусочки.

Я перекатываю на языке жёсткие крошки букв. Дерзко и однозначно, никакого потаённого дна. Камень, которым забивают падших, а не шкатулка с секретом. Решайся. От сочетания звуков кровит душа. Это слово — как клеймо, опускающее тебя на ранг ниже. Подобное тем, которыми обозначали проституток.

Да что тут говорить?! Я и так знаю, кем он меня считает. Вот и заклеймил.

А ещё я знаю, что моих денег едва ли хватит на то, чтобы поужинать сегодня. Я уже несколько дней на батонных корках, скоро зубы выпадать начнут. И я всё отдала бы сейчас за двойной чизбургер из бигдака и банку маминого вишнёвого компота. Когда маленькие элементы существования, доступные ранее, неожиданно оказываются роскошью, это печально и забавно одновременно.

Поздно мечтать о простых вещах. Завтра я окажусь на улице. Весёленькая будет из меня бездомная! Я хохочу, глядя в экран. Злое слово из семи букв плюёт ядом в глаза.

Человек по ту сторону монитора откуда-то знает — я не хочу себе такой судьбы. Знает, что я готова вырвать шанс на спасение зубами. С мясом и кровью. Потому что наличие плохого выхода — уже не безысходность. Пусть вариант будет не лучшим, но он будет.

Сжимаю кулаки и прикусываю губу. Тёплый привкус крови тает на языке.

— Это будет всего один раз, — шепчу я, и слёзы накатывают на глаза. — Всего один. Потому что я не хочу на улицу.

Пальцы тянутся к клавиатуре и щёлкают клавишами. Одно слово. Две буквы. Два значка, переломившие мою жизнь на «до» и «после». Точка отсчёта, от которой я начала путь по наклонной вниз.

Вечером я приезжаю к нему домой на другой конец Иммортеля. Квартира оказывается очень богатой, а дерзкий незнакомец — сговорчивым. Да и опрятным: вполне можно перетерпеть. Он не достаёт лишними вопросами, не грубит и не показывает пренебрежения. Но при этом и не замечает, как меня трясёт от каждого его прикосновения. Всё правильно, я для него — вещь. К вещи нельзя относиться хорошо или плохо.

С другой стороны, я даже радуюсь, что ему нет до меня дела. Так будет проще. Намного.

Самое страшное происходит быстро и сухо. Он просто наклоняет меня над обеденным столом, так, что я почти впечатываюсь носом в столешницу, резким движением поднимает мою юбку и стаскивает трусы. Крадётся пальцами между ног и грубо расставляет их. Потом обнимает мой живот, скользит наверх и сжимает мою грудь. Смутное тепло удовольствия начинает растекаться внизу живота, и мне становится мерзко от этого. Когда он входит в меня, я даже не ощущаю его присутствия. Лишь вздрагиваю под натиском жалкой пары толчков. Потом он разряжается, и я чувствую, как по бедру бежит тёплая дорожка. Вот и всё.

— Можешь забирать деньги, — говорит он мне в спину. Так, словно ничего не случилось.

Я смотрю на своё замызганное отражение в столешнице, пускаю сопли и пережёвываю новый опыт. Это совсем не так, как у меня раньше было с Митро и двумя парнями до него. Сейчас я не чувствую ни удовлетворения, ни тепла. Лишь грязь въедается в кожу. Грязь чужого дыхания, чужих мыслей, чужих прикосновений. От неё не отмоешься.

— Так ты возьмёшь свои деньги? — снова слышу я его голос. — Или так и будешь реветь, словно я тебя изнасиловал?

Начинаю догадываться, что у моего нового незнакомого какая-то проблема, но не рискую спросить. Потому что низведена в его глазах до существа низшего ранга. Может, некоторым и нравится быть свиньёй, перед которой метают бисер? Но не мне.

— Может, мне их тебе в рот засунуть?! — его раздражение нарастает, и я не рискую больше задерживаться.

Я получаю ровно столько, сколько просила. Когда хрустящие банкноты ложатся в мой кошелёк, мерзкая боль улетучивается, и мёртвое спокойствие накрывает сердце тёплой волной. И это куда приятнее, чем мимолётное возбуждение от его грубых ласк. Давно я не испытывала такого чувства — самого лучшего во Вселенной.