Цвет моего забвения

На следующее утро, когда я иду на работу, у моей туфли отваливается каблук. Просто вязнет в свежем гудроне у обочины и остаётся там. Я не могу дойти до рабочего места: разве что, босиком. Ведь других туфель у меня нет.

Не веря в произошедшее, я сажусь на бордюр у проезжей части. Перед глазами несутся гусеницы автобусов и потоки машин. Летний воздух пахнет пылью, влажностью и выхлопными газами. И слезами: ещё тёплыми.

Жизнь вокруг течёт, как и прежде. Люди бегут по своим делам, поглощённые повседневной суетой. А я прижимаю к себе испорченную туфлю, как ребёнка, и рыдаю.

— Вот дура, — доносится сзади высокомерный комментарий. — Пьяная что ли?

Лучше бы была пьяной. Тогда точно не пропустила бы смелую фразу мимо ушей и залепила бы гадине, как следует! Туфлёй!

Проплакавшись, я поднимаю голову. Вокруг — тишина. Никому нет дела до меня. Надев на босую ногу то, что осталось от туфли, я ковыляю в ближайший обувной магазин. И обнаруживаю, что моих денег хватает лишь на уродливые и ненадёжные шлёпанцы.

Выхода нет.

Возвращаюсь сетью улиц на квартиру: всё равно на работу я опоздала. Там я застаю хозяйку, складывающую мои вещи в сумку. Нет, не так: кидающую. Разноцветные тряпочки и коробочки мелькают в воздухе. Шелестят книжные обложки, сминая страницы. Хозяйка бездумно сметает всё с полок, ссыпая в сумку.

— Что происходит? — говорю я в ужасе.

Не стоило даже произносить этого — всё ясно и без слов. Человеку надоело терпеть в своей квартире халявщицу. Человек имеет на это полное право.

— Заколебала завтраками кормить, — комментирует хозяйка, срывая с чугунной батареи мои трусы. — Чтобы я тебя здесь больше не видела!

— Я отдам вам долг, — начинаю я тираду. Мне хочется остановить эту подлую ложь, но я не могу. Не имею права. — Завтра же! Прошу вас!

— Я это слышу каждый день, милочка. Коли приехала работать — работай!

В сумку, как снаряд, летит бутылка шампуня. Крышечка отскакивает в воздухе, и зелёная масса льётся внутрь, пропитывая моё бельё.

— Завтра мне дадут зарплату, — вру я. — Прошу вас, разрешите только переночевать. Завтра я всё вам верну.

— Сколько я ещё должна тебе верить, Рена?!

— Один день! — меня кидает в слёзы, и я падаю на колени. — Двадцать четыре часа. Прошу вас. Просто дайте мне их. Я — тоже жертва! Понимаете?!

Я лежу на полу и давлюсь слезами. По мышцам бегают судороги. Глаза щиплет и дерёт: то ли от плача, то ли от хлорки, которой натёрт пол. И кажется, что мир вокруг меня перестал существовать. Осталась лишь я, наедине со своей болью и горем. Эх, если бы я только знала, к чему приведёт невинное, но отчаянное стремление догнать Митро!

Грубые руки ложатся на плечи и поднимают меня. Хозяйка беззлобно смотрит мне в лицо выцветшими глазами. Её смятая кожа так близко, что я различаю каждую пору, каждый волосок.

— Двадцать четыре, Рена, — говорит она монотонно. — Отсчёт пошёл.

У хозяйки нет ни жалости, ни совести. Мои проблемы — это не её тяготы. И она права. Я подписалась на самостоятельную жизнь и должна учиться решать их сама.

Обессилено сползаю на пол. Жду, пока за хозяйкой захлопнется дверь, заставляю себя подняться и тащу сумку в комнату. Сажусь на край дивана, растираю виски и лихорадочно соображаю, что делать. Мне хочется курить, но сигареты закончились ещё вчера. В голове цветёт пустота, и даже мысли куда-то убежали. Все резервы давно использованы и исчерпаны. Всё, что у меня осталось — надежда. И слепая вера в то, что проблема решится волшебным образом, как бывает в сказках.

Проходит час. Другой. Тишина вокруг сводит меня с ума. Отсутствие мыслей рождает панику.

Неужели я и сейчас не смогу найти выход?

Рука тянется к подоконнику и нащупывает мобильник. Пальцы, не слушаясь, набирают номер. Я не знаю, что говорить. Но нужно. Здесь у меня больше никого нет.

— Алло, — слышится на другом конце сонный полувздох.

Он взял трубку! Взял! Значит, возможно, кается и желает вернуть былое! Надежда распускается в груди свежим белым цветком. Могильной лилией.

— Митро, — произношу дрожащим голосом в трубку. Язык едва ворочается, и я с трудом справляюсь с эмоциями.

— Что тебе? — сухо отвечает знакомый голос.

Вздыхаю. По крайней мере, он не бросает трубку. Пока.

— У меня проблемы, Митро, — начинаю я. — Я вот-вот окажусь на улице. Мне срочно нужны деньги.

— И ты думаешь, я дам их тебе? — угрюмый смешок царапает ухо.

— Митро, я верну тебе всё до последней монеты! Понимаешь, я в критической ситуации!

— Работать иди, — фыркает он.

— Митро, но ведь ты здесь со своими родителями! — рявкаю я. — Разреши мне поговорить с твоей мамой!

— Свободна!

Короткие гудки разрывают голову. Мобильник падает на пол и скользит в угол.

Я бью сама себя по щеке. Додумалась же! Только разбередила старые раны, которые почти перестали болеть.

Я проиграла этот бой. Придётся сдаться, пока я не уничтожена. Нужно попросить срочный перевод у мамы на обратный билет и слинять из квартиры прежде, чем вернётся хозяйка.

Открываю ноутбук. Моя мама не пользуется телефоном после инсульта: её ведущее ухо оглохло, а подносить трубку к другому она так и не привыкла.