Цвет сакуры – красный

На пристани вышла – стою, а куды пойти – не ведаю. Тятька казал, что тётку найти совсем запросто станет: покажи, мол, бумажку с адреском милицейскому – он тя враз и направит. А только где ж того милицейского сыскать? Эвона сколько людёв – чисто ярманка!

Я туда-сюда тырк-тырк – нет милицейского. Хоть в слезы, хоть волком вой. Стою, за свой сундучок с узелком держусь – как бы не стибрили. И тут вдруг слышу:

– Гражданочка, чегой-то вы на самоей дороге встали? Не положено. Пожалуйте проходить.

Обернулася: ой! Стоит. Весь такой баский, в ремнях, форма чёрная[26], на фуражке – козырь лаковый блестит. А молодой и смотрит не строго, а так, ровно шутейно…

– Вам, гражданочка, не помочь ли? – спрашивает. – А то я гляжу, вы вроде как растерямши…

А у меня язык ну прямо как отсох. Хочу сказать, а мычу только, ровно дурочка, да бумажку ему сую. Милицейский в неё глянул, фуражку сдвинул, лоб почесал да сказал, что мне не Ярославль надоть, а в Тутаев. Тут и ко мне голос вернулся. Отвечаю, что, мол, сама знаю, что тётка моя в Тутаеве живёт, а вот только где тот Тутаев и как туды доехать?

Он в смех:

– Я, – говорит, – тако же три года тому в город приехал. Вася, – говорит, – меня звать. Вася Козельцов. А вас, гражданочка, как звать-величать?

Куда мне деваться, думаю. Сказать? Боязно, ведь не абы кто – милицейска власть. Не сказать? Ещё того страшнее. А ну как чего нехорошего выйдет? Помялась, помялась, но однако ж назвалась. Даже про деревню нашу рассказала. И про то, что вот сейчас стали сильно налоги драть – японцев этих кормить надоть, а у нас и так кажный кусок на счету. И что к тётке в город на заработок подалась, потому как тятенька говорят, что такую кобылу, как я, оне прокормить не смогут, а замуж меня отдавать – им резона нету. За богатого – не берут, а за голь перекатную – сами не пушшают.

Милицейский Вася Козельцов посмеялся, потом отвёл меня до чайной, спросил мне чаю с баранками и велел сидеть да ждать, покуль евойная смена не выйдет. А там он меня самолично до Тутаева и доставит.

Ну самолично – не самолично, а только-только я за пятый стакан принялась, приходит милицейский Вася Козельцов и говорит с обхождением так:

– Давайте-ка гражданочка Груша Плотникова, оставляйте чай – пройдёмте до транспорту.

Это у их в городу так мотор грузовозный называют. Он, Вася-то Козельцов, нашёл мотор, что до Тутаева посылают, и с шофёром договоримши, чтобы меня, значит, до самоей до тетки доставили.

Я подхватилась – сейчас хоть сама побегу. Ан, вот он, мотор: большушший, высокий, короб – куда тележному! Подошла и стою в рассуждении: как же мне в тот короб забраться? Эдак полезешь – все юбки позадерутся. Срам один выйдет. Хотела было милицейского Васю Козельцова просить, чтобы, значит, подсадил, а он мне и говорит:

– Пожалуйте в кабину, гражданочка Груша Плотникова. Узелок свой да сундучок, – говорит, – в ножки покласть можно. И не выпадут, и рукам вашим – облегчение.

Так вот я в Тутаев и попала. Быстро мотор домчал. Шофёр в бумажку тятенькину глянул, и остановились мы возле большого дома в два этажа.

– Вот те, деушка, адрес твой. Ступай, – говорит, – зови свою тётку. А Козельцову передай, что довёз тебя аккуратно, и заздря он мне замечания делает за неаккуратную езду. И вовсе это оговор выходит.

Сказал так и – фр-р-р! Только я его и видела. Стою и думаю: где ж это я милицейского Васю Козельцова найду, чтобы всё ему обсказать? Пока думала, тётенька Матрёна вышла. Меня увидала, руками всплеснула и меня за рукав – цоп! Нечего, мол, тут стоять, племянница дорогая, а пойдём-ка в дом. Порывалась меня покормить, а я отнекиваться: после чаю с баранками вовсе есть неохота.

– Ну когда так, – говорит тётенька, – давай-ка, племяшка любезная, пособи-ка по хозяйству.

А работы там, работы-то… Почитай, вовсе и нету! Так, тряпкой по углам промахнуть, помочь обед сгоношить: картошки там начистить, морковки порезать, лучку. Тётенька Матрёна мне всё показыват-обсказыват: это, мол, примус, и разжигать его так, а чистить – от так. Лампа ликтрическа, и зажигать от так, а тушить – так. Это вот – пианина, и с её только пыль смахнуть, а больше – ни-ни. Спортишь, говорит, звуку хорошего не станет.

Хозяйке своей меня показала, та только носом покрутила: ну, мол, племянница, так и что? Тётенька им вроде как напоминает: вы же, мол, поспособствовать обещались, нет? А хозяйка в ответ: обещали и слово своё помним, а только без супруга она ничего сама не решат. Ну тётенька кивнули, и снова мы за дела да за разговор. Так до вечера между делами и пробалакали. А ввечеру приходит хозяин: важнеющий такой, ровно барин. Посмотрел на меня, да и давай супружницу свою подзывать и расспрашивать: как, мол, девушка? Хороша ли помощница? Тётенька меня нахваливать принялась, равно сватам, а хозяйка только головой покачали: ну, говорит, недурно.

Тем же вечером тётенька мне и обсказала: место для меня нашли. У инженера вдового да сына его.