Лежа на берегу озера, Луиза развернула лист бумаги, который Азис положил ей в карман, когда они прощались, прежде чем поцеловать ее в последний раз.
Вскоре после того, как они нашли друг друга, их пути снова разошлись, и она знала, что больше никогда его не увидит.
Луиза сложила из письма кораблик и пустила его по озеру. Вода омывала исписанную чернилами бумагу и смывала слово за словом, предложение за предложением. Азис прав: ответ был в ее сердце.
Глава 33
Только оставшись в одиночестве, он сбрасывал маску и смотрел на свое изможденное лицо. С годами поддерживать ложь становилось все сложнее. На фасаде появились первые трещины. Чем дальше они распространялись, тем сильнее рос страх быть раскрытым.
Он боролся со своей ложью, как путешественник со слишком большим багажом. Не мог с ней жить, но и без нее не мог остаться, и постепенно начал чувствовать, что разрывается между тем, что хотел бы сделать, и тем, что нужно делать, словно натянутая ткань, осыпаясь по краям.
В любой момент время могло раскрыть его поступок, а ледяное дыхание истины – унести Жюля прочь. Он чувствовал, что ложь движет им, кружит его, как вызванный им самим ураган кружит листок с дерева. Листок, который теперь беспрестанно носится по улицам, нигде не обретая покоя.
Глядя в зеркало, Жюль видел человека, отмеченного клеймом молчания. С бесцветными, словно вода в стакане, глазами. С черными, словно чернила, морщинами. Обессиленный чувством вины и раскаяния, он чувствовал себя птицей, упавшей с небес.
В сущности, Жюль ощущал себя так же, как и Луиза: он больше не мог найти в себе того мужчину, которым когда-то был. Он стал себе чужим и устал от самого себя.
Жюль уже не мог сказать точно, когда все вышло из-под контроля, когда он потерял из виду свой собственный путь. Он лишь знал, что ему жаль Луизу. И что жалость – всегда плохой советчик. Что из глубокого отчаяния он совершил ужасную ошибку и не исправил ее, а задвинул подальше, оставив покрываться плесенью.
Теперь Жюль больше не мог этого выносить. Дойдя до предела, бывший судья чувствовал себя погребенным под своими мыслями. Жизнь во лжи давила на него, будто надгробная плита.
Как бы Жюль ни ломал голову, он не находил выхода, словно человек в тюрьме без окон, мечтающий о свободе.
Пока он шел к другу, торседору, все эти мысли бешено носились в голове, словно стая ос вокруг гнезда.
– Что скажешь, Жюль? – спросил друг, когда тот вошел в магазин сигар.
– Что тут скажешь? – Жюль рухнул на стул рядом с входной дверью и провел по глазам дрожащими пальцами.
– Неважно выглядишь, – заметил торседор, подняв взгляд от табачного листа, из середины которого только что вырезал жилку. – Тебя что-то гнетет. Меня не проведешь, – он бросил жилку к остальным, в мусорное ведро. Затем снова опустил взгляд на половинки табачного листа и начал обрезать их до нужного размера. Остатки, которые позже использовал для начинки, он отбросил в сторону.
– Можешь класть все, что угодно. В табачный лист, в смысле, – вздохнул Жюль.
– Все, кроме жилки из середины листа. Ее я вырезаю. А теперь, дружище, ответь: что мы должны вырезать из твоего сердца, чтобы ты снова смог раскрыть весь свой аромат?
Жюль посмотрел на пол. И пробормотал:
– Двадцать лет назад… – Он сделал короткую паузу. – Двадцать лет назад я совершил ошибку, принял решение, которое навсегда изменило судьбы многих людей.