Цвет сверхдержавы - красный 3 Восхождение. часть 1(СИ)

Узнав об этом, Эйзенхауэр сначала был разъярён, а затем впал в депрессию. Его вернул к активной деятельности госсекретарь Гертер, убедивший президента, что медлить нельзя, и надо что-то решать с Турцией, пока эта страна ещё остаётся на карте.

Прежде, чем делать громкие политические заявления, Эйзенхауэр связался по прямой телетайпной линии с Кремлём:

«Господин Первый секретарь, мне необходимо уточнить ваши намерения в отношении Турции. От этого может зависеть судьба мира. Мы готовы действовать со всей решимостью, чтобы не допустить советского захвата Турции и установления там коммунистического режима. При необходимости мы готовы применить ядерное оружие.»

Хрущёв, прочитав перевод телеграммы американского президента, ответил очень неожиданно:

«Господин президент, ядерное оружие есть и у нас, вы хорошо это знаете. Мы тоже можем его применить. Но я рад, что вы не стали принимать поспешных решений и предпочли в этот непростой момент сначала связаться со мной по прямой линии. Советский Союз не имеет намерений оккупировать Турцию и приводить к власти коммунистический режим. Наши действия являются исключительно ответом на убедительную просьбу Греции о помощи в прекращении геноцида. Наша авиация и флот выполнили поставленные перед ними ограниченные задачи и вернулись к режиму патрулирования, с целью разделить враждующие стороны.

Если со стороны Турции, США или НАТО не последует дальнейших шагов по эскалации конфликта, Советский Союз готов перейти к мирному урегулированию вопроса. Мы также готовы попытаться повлиять на непримиримую позицию греческого правительства, но не можем гарантировать, что эта попытка будет удачной. Греки слишком сильно пострадали от турецкого геноцида.»

С формулировкой ответа Никите Сергеевичу помог министр иностранных дел Громыко — у самого Хрущёва гладкие дипломатические фразы получались плохо.

Эйзенхауэр, получив ответ советской стороны, ответил не сразу. Президент, видимо, ожидал жёстких заявлений, и уже приготовился давить и угрожать. Неожиданно спокойный и выдержанный тон советского послания и готовность к сотрудничеству сбили Эйзенхауэра с агрессивного настроя.

— Я ожидал совсем не этого, — сказал Айк, передавая телеграмму стоящему рядом госсекретарю. — Не понимаю... Он что, испугался? Вначале пригрозил ответным ударом, а потом заговорил о мирном урегулировании? Советы не собираются воевать?

Гертер внимательно изучал ответ Хрущёва.

— Вы уверены, что перевели всё правильно? — спросил он переводчика.

— Да, сэр. Текст очень простой и понятный, никаких сложных идиоматических выражений, которые так любят красные. Писал, скорее всего, Громыко. Стиль дипломатический, на Хрущёва непохоже.

Госсекретарь ещё раз вчитался в текст.

— Нет, господин президент. Хрущёв не испугался. Как бы странно это ни было, он действительно готов сотрудничать.

— Странно...

— Ничуть, — покачал головой Гертер. — Первый секретарь, также как и вы, господин президент, ощущает свою ответственность за судьбу мира. Он понимает, что дальнейшая эскалация конфликта только всё усложнит. Поэтому он даёт нам ясный сигнал: не нажимайте, и можно будет решить дело миром. В противном случае...

— Да, уж... Очень противный случай может получиться, — проворчал Эйзенхауэр.

В этот момент телетайп снова ожил, напечатав следующую часть послания Хрущёва: