Цвет жизни

Я вижу, как дергается его адамово яблоко — вниз, потом обратно, — и понимаю, о чем он думал все это время. Я представляю себе, как он ходил по улицам Нью-Хейвена, пытаясь прогнать мысли о том, что процесс подходит к концу. И что, когда он закончится, все будет по-другому.

— Мама, — говорит он шепотом, — что мне делать?

Какое-то мгновение я пытаюсь решить, как в своем ответе уместить все уроки, которые преподнесла мне жизнь. Потом я смотрю на него горящими глазами.

— Добиваться успеха, — говорю я.

Эдисон отступает от меня. Через секунду громко захлопывается дверь его спальни. Музыка заглушает все другие звуки, которые я безуспешно пытаюсь расслышать.

Кажется, я поняла, почему та комната называется «номер Кенгуру». Потому что даже когда у тебя уже нет ребенка, ты будешь нести его вечно.

То же самое происходит, когда от ребенка отрывают родителя, но только тогда весь мир становится «номером Кенгуру». На похоронах мамы я положила горсть холодной земли с ее могилы в карман своего хорошего шерстяного пальто. Иногда я хожу в этом пальто по дому, просто так. Я просеиваю землю сквозь пальцы или крепко сжимаю ее в кулаке.

Интересно, что Эдисон сохранит на память обо мне?

Терк

Я кладу руки на щеки Брит, прикасаюсь к ее лбу губами.

— Дыши, — говорю я ей. — Думай про Вену.

Никто из нас никогда не бывал в Вене, но как-то раз Брит в антикварной лавке нашла и купила старую фотографию, которую повесила на стене в нашей спальне.

На ней изображено красивое здание ратуши и площадь перед ним, заполненная прохожими и матерями, ведущими за руки детей, — все белые. Мы всегда думали, что сможем накопить денег и съездить туда в отпуск. Когда Брит составляла план родов, «Вена» было одним из слов, которыми я должен был помогать ей сосредоточиться.

От моего внимания не ускользает, что я шепчу то самое слово, которым успокаивал ее, когда она рожала Дэвиса… Но сейчас я повторяю его, чтобы помочь ей избавиться от образа нашего мертвого сына.

Вдруг дверь комнаты для совещаний открывается и входит обвинитель.

— Это было весьма кстати. Жюри всегда нравится мать, которая ведет себя так, будто обезумела от горя настолько, что перестает владеть собой. Но угроза во время открытого суда… Не самый мудрый шаг.

Брит ощетинивается. Она отталкивает меня и встает лицом к лицу с Одетт.

— Я не веду себя, — говорит она угрожающе мягким голосом. — И не тебе говорить мне, что хорошая идея, а что нет, сука!

Я хватаю ее за руку.

— Детка, может, сходишь умоешься? Я разберусь.

Брит и бровью не ведет. Просто стоит перед Одетт Лоутон, как стена, как вожак дворовой стаи псов стоит над какой-то шавкой, пока та не уползет, поджав хвост. Затем резко разворачивается и уходит, хлопнув дверью.

Я знаю: то, что нам с Брит позволили находиться в зале суда, уже большое дело, даже несмотря на то, что мы должны давать показания. До начала суда по этому поводу были слушания и прочая канитель. Эта чертова общественная защитница думала, что может устранить нас, если попросит изолировать всех свидетелей друг от друга, но судья сказал, что мы заслужили право присутствовать, потому что мы — родители Дэвиса. Я уверен, обвинитель не хочет давать ему повод пересмотреть свое решение.

— Мистер Бауэр, — говорит Одетт, — нам нужно поговорить.

Я скрещиваю руки на груди.

— Почему бы вам просто не сделать то, что вы должны сделать? Выиграть это дело?

— Это довольно сложно выполнить, когда ваша жена ведет себя как бандит с большой дороги, а не как скорбящая мать. — Она смотрит на меня. — Я не могу вызвать ее в качестве свидетеля.

— Что? — удивляюсь я. — Но ведь мы тренировались и…

— Да, но я не доверяю Бриттани, — просто говорит она. — Ваша жена непредсказуема. А выставлять непредсказуемого человека свидетелем нельзя.

— Присяжные должны выслушать мать Дэвиса.

— Нет, если я не уверена, что она не начнет выкрикивать расистские оскорбления в адрес подсудимой. — Она окидывает меня холодным взглядом. — Вы и ваша жена ненавидите меня и всех, кто похож на меня, мистер Бауэр. Скажу честно, мне плевать. Но я — ваш шанс, единственный шанс добиться справедливости для вашего сына. Поэтому я не только буду говорить вам, что хорошая идея, а что нет, но и указывать, что делать. И это означает, что ваша жена не будет давать показания.

— Судья и присяжные подумают, что что-то неладно, если она не выступит свидетелем.

— Судья и присяжные подумают, что она убита горем. Достаточно будет и вас в качестве свидетеля.

Если моего горя недостаточно, чтобы перестать сдерживать себя, как Брит, означает ли это, что я любил Дэвиса меньше?

— Вчера вы слышали, как защита выдвинула версию о том, что у вашего сына было недиагностированное нарушение обмена веществ…

Это случилось, когда свидетелем выступал педиатр. Там было много медицинских терминов, которых я не понял, но суть уловил.

— Да, я понял, — говорю я. — Это была их последняя надежда, и они ухватились за соломинку.