— Думаешь, я слепая! Чего тут понимать, когда женушка на глазах у мужа целуется… И кто? Наша Мара!.. Не думала я, что завод так быстро испортит и ее…
— Дело сделано, Игна! И всему конец!
— Хорошо вы его сделали! Нечего сказать! Ловко! А председатель остался с носом.
— Да ты не видишь разве, что инженер — наш человек? Мы теперь здесь командуем!
— Как бы не так! Дудки! Не мы, а Мара!
— Ну-у, понесла чепуху! У Мары есть муж, она женщина честная, порядочная. Тут совсем другое дело. Но ты ведь не такой человек, чтобы тебе можно было рассказать что-либо по секрету. Не умеешь хранить тайны.
— Что-о? — прикрикнула на мужа Игна.
— Рабочий человек молчит, как железо, а вы, деревенские, особенно бабы, можете размякнуть, как земля, и подвести человека.
— Сказал, тоже! Есть мужики хуже баб!
— Смотри же, чтоб никому ни слова. Уже есть решение и Туча будет секретарем.
Но на Игну это сообщение не произвело никакого впечатления.
— Так он и раньше был партийным…
— Я не об этом. Раньше за завод отвечал Солнышко. А когда его выгнали, его замещал главный инженер. Теперь же, когда строительство завода закончилось и он начинает работать, на нем должен быть освобожденный секретарь. И вот есть решение избрать на эту должность Тучу.
— Нашли, кого выдвигать! Какой с него толк, если он убежал из села?
— Как ты не понимаешь, Игна! Когда Туча станет секретарем, мы из Орешец картинку сделаем.
— Как же, держи карман шире! Теперь селу нужна помощь, как мертвому припарки.
Хотя Игна и говорила так, в душе она думала по-другому. Дни, проведенные на заводе, наложили и на нее свой отпечаток. А после крестин, после разговора с главным инженером обо всем, что ее волновало, она, пока еще ничего не говоря мужу, стала подумывать, что и здесь та же орешчанская земля.
На следующий день Игна встала с первыми петухами и собралась уходить. Яничка еще спала, когда она, взвалив на плечи сумку с грязным бельем, пошла к дверям.
— Погоди, куда ты? Хоть позавтракай с нами.
— Не хочу я вашего завтрака.
— Но ведь еще рано. Солнце не взошло.
— Когда оно взойдет, я уже дома буду.
Сыботину так и не удалось удержать ее, Игна ушла.
Завод просыпался не так, как деревня. Здесь по утрам не поют петухи, а гудят машины, не быки ревут, а пронзительно воют сирены. Не звенит колокольчиками стадо, а ухают огромные молоты. Не кудахчут на насесте куры, а грохочут по рельсам вагонетки.
Впервые Игна возвращалась в Орешец с сознанием того, что завод теперь всегда будет стоять на орешчанской земле и никто не сумеет его разрушить или перенести на другое место. Теперь она уже не считала святотатством, что на Цветиных лугах и орешчанском кладбище вырос этот железобетонный город. Не считает уже завод могилой села, а видит в нем защиту и надежную опору, ту гранитную стену, которая может защитить их от любой бури. Река теперь в любое половодье не сможет снести мост. Игна уверенно идет по асфальтовому настилу каменного моста, а не по деревянному, как раньше, когда погибли дяди Мары. Она шла теперь не по тропинке через Цветины луга, а по блестящей асфальтовой ленте, которая опоясывала Вырло. Раньше, после гибели родственников Мары, эта дорога казалась ей страшной, а столбы мертвыми, теперь же она принимала и эти столбы с натянутыми на них проводами, украшенные блестящими белыми чашечками, и разрытое машинами поле, и террасы, которые янтарными ожерельями опоясывали холмы. В Тонкоструйце закончили рыть котлован под бассейн и теперь спешили зацементировать его до наступления холодов. Глядя по сторонам, она испытывала радостное чувство, ей казалось, будто она видит осенние цветы, готовые вот-вот распустить свои бутоны, чтобы успеть порадовать людей перед тем, как выпадет первый снег.
Радостное чувство не покидало ее до самого дома. Сегодня и буровая вышка не казалась ей, как раньше, предвестником очередных несчастий для Орешец. Она как бы соединяла небо с землей, напоминая дерево с двумя корнями. Один корень был где-то высоко в оранжевом небе, другой в орешчанской земле! Земля брала у неба то, что ей нужно, а небо — у земли. В некоторых местах асфальтированная дорога пересекала старую дорогу. Но если раньше осиротевший вид этой дороги пробуждал гнев и боль, то теперь он не навевал на Игну даже грусти.
«Ни пыли, ни грязи», — думала Игна, вспоминая, как раньше телеги с сеном тонули в глубоких колеях, сколько раз они переворачивались в грязь.
Она дошла до площади, прошлась по свежему асфальту, оставив на нем неглубокие следы, и вспомнила о других отпечатках ног на этом же месте, о тех людях, которые трудились здесь, не покладая рук, в жару, снег и дождь. Это воспоминание показалось ей знаменательным. Она тогда сама подняла против них всю деревню, вышвырнула из школы. А сейчас она смотрела на асфальт, сделанный их руками, и не могла понять, права была она тогда или нет.