Цветины луга

Инженера тревожило то, что люди эти по-своему были правы и сейчас трудно было им доказать, что все это делается для их же счастья. Многие из них примирились с заводом. Им больше не мозолили глаза ни буровые вышки на Вырло, ни бассейн на Тонкоструйце, ни мост и асфальт. Примирились ли они с этим или поняли наконец, что жизнь становится лучше? Он знал крестьян, ему было прекрасно известно, как медленно, недоверчиво, постоянно озираясь назад, двигаются они вперед. Если за процессом развития мировоззрения крестьян будет наблюдать человек, не знающий их душу, ему покажется, будто они остались теми же, что они топчутся на месте, точно солдаты, выполняющие в пол-ноги команду «На месте шагом марш!». Но хотя у них была медленная, воловья поступь, они все же двигались вперед. Перешагнут через препятствие и сделают шаг вперед. Но подобно волам, которых умело подгоняет добрый хозяин, делают это, подчиняясь чужой воле. Вот и сейчас. Они уже знали инженера, прислушивались к его голосу, привыкли к тем ударам, которые им наносил завод. Надо только уметь дать направление, и они сразу же пойдут туда, куда нужно. А если наброситься на них с криком и руганью, они могут все перевернуть, распотрошить и уничтожить. Он еще не считал себя хорошим руководителем. Да и они все еще не считали его своим. Они ненавидели Солнышко, а ведь он стал его преемником, и ему казалось, что это породило в них известное недоверие к нему. Он убедился, что за эти два года и Дянко Георгиев не смог стать хорошим хозяином. У крестьян есть какое-то шестое чувство, у них на начальников глаз наметан. Они видят их насквозь. Это-то чувство и помогло им понять, что Дянко боится Солнышко, что он не выдержал и капитулировал, хотя сами, своими глазами они этого и не видели. Дянко всегда находил с ними общий язык, защищал их интересы. Перед ними он никогда не проявлял ни трусости, ни отсутствия воли. Но они почувствовали его надломленность и теперь, что бы он ни говорил, не верили ему. Дянко действительно стал здесь гостем. А все потому, что мыслями он был теперь на заводе, с женой и сыном, а сюда наезжал, точно какой инспектор.

Инженер понимал, что даже если бы Дянко и был сейчас здесь, то ничем бы не смог ему помочь. Никто бы его не стал слушать. А что может быть страшнее для руководителя? Дянко сам убил веру в этих людях. И главный инженер, который противился его переходу на завод, сейчас понял, что Дянко Георгиев здесь уже не сможет работать. Размышляя об этом, инженер с горечью подумал о том, сколько честных, преданных делу народа борцов было сломлено проклятым насилием и превращено в старательных и выслуживающихся перед начальством чиновников. Такие люди перестают быть творцами, они просто отбывают повинность.

Инженер нарочно обошел с техниками почти весь Опинчовец. Ему казалось, что за это время потоки тревожных голосов уймутся. Но голоса не смолкли, они преследовали его повсюду, разлетались через леса и холмы на все четыре стороны, разнося муку людскую во все уголки, но не утихали, а напротив, звучали в осенней тишине все яснее. Мука эта вырывалась то горьким плачем по последней землице, то жарким, пронизывающим, словно ток, гневом, и когда инженер опять вернулся на то место, где должны были строить первый дом, мутные потоки уже слились в одно и залили все вокруг.

— И ты, выходит, такой, как Солнышко, — кричали ему. — Душу из нас хочешь вынуть!

— Не дадим здесь дачи строить для вас и ваших детей!

— Вы еще не нажрались? Мало вам? И так у нас все отобрали! В землю закопать нас хотите, а на нашей могиле курортов себе понастроить!

— Да когда же этому будет конец?!

Инженер чувствовал себя беспомощным. Напрасно он смотрел на всех добрыми глазами миротворца. В такие моменты, когда люди задеты за живое, добродушие не помогает.

И как раз тогда, когда он был уже окружен крестьянами и чувствовал себя в их власти, разъяренный рев толпы заглушил гудок грузовика. С него соскочила Игна Сыботинова. Никто ее не ждал. Она выгнала женщин, которые ходили ее уговаривать вступиться за интересы села, а теперь вдруг нагрянула сюда сама. Инженер, занятый своими мыслями, хотя и видел ее вчера, тоже забыл было о ней. Как же так? Его поражала всегда ее жизнестойкость, стремление до всего докопаться. И почему это вдруг он забыл о ней? Может быть, потому, что то, за что она боролась, сейчас стало знаменем всей деревни и так заполонило все его мысли, что там не осталось места для Игны?

Для него она была последней ярой защитницей деревни. Все остальные, так или иначе, должны были сдаться. А она останется единственной несгибаемой заступницей за землю. Все покорятся своей участи и рассеются по городам, она одна останется верной хранительницей сельской чести.

«Пока есть земля, будет и деревня», — утверждала она.

— Тебя как будто сам бог послал, Игна! — восклицали женщины, всплескивая руками.

— Помоги нам, сестрица, а то мы пропали!