Цветины луга

Могила отца была в десяти шагах. Игна нашла бы это место даже с завязанными глазами. Около нее рос куст сирени, прикрывая ветками большой деревянный крест. Она хорошо помнит, как его тесали, как вырезали надпись. Ей не забыть тот день, когда этот крест с развевающимся полотенцем плыл высоко-высоко, словно указуя покойному отцу дорогу на небо, как не забыть и желтого, точно воск, неподвижного отцовского лица. Она бы узнала этот крест на ощупь, как узнают в темноте близкого человека по руке, плечу, изгибу шеи. Игна несколько раз спотыкалась о чужие могилы, но продолжала идти вперед. Вот, наконец, и могила отца. Ей казалось, что он сам тужится вылезть из гроба. Казалось, стоит несколько раз ударить лопатой и он встанет из могилы, чтобы спастись от ненавистных зубьев машин. Она еще раз обернулась. Внизу все так же сверкал огнями завод. Ей почудилось, что это светятся глаза машин, что она уже слышит их грохот. Игна налегла на лопату. Земля была не мерзлая, но очень твердая. Она думала, что земля на могиле рыхлая и разрыть ее не составляет большого труда, но скоро убедилась, что сделать это не так-то просто, тем более — на могиле отца. Что-то душило ее, цепенели руки, не было сил поднять лопату. Ей казалось, что она долбит отца по голове и по спине. Слежавшаяся земля глухо стонала, голос из-под земли, казалось, молил: «Оставь меня, пожалей меня… Не тревожь мои кости, дочка…» Игна совсем выбилась из сил. Она словно только теперь опомнилась. Как у нее хватило духу решиться на такое? Хватит ли сил? Теперь ей стало ясно, почему близкие люди никогда не роют могилу умершему, а всегда нанимают чужих, далеких, у которых сердце не сжимался от боли и не падает при каждом ударе лопаты о землю. Каждый удар лопаты отдавался в ее сердце острой болью. Руки больше не слушались ее. Рыть дальше было невмочь. А грохот в самом деле приближался. Она знала, что кладбище будут разрушать ночью: днем на это не пойдут во избежание лишних неприятностей и нежелательных сцен. Вглядевшись в темноту, Игна убедилась, что машины движутся к кладбищу. Надо было действовать. Она вцепилась обеими руками в массивный деревянный крест, налегла на него грудью, стала тащить. Крест будто корни в землю пустил — не расшатать, не пошевелить. Игна снова взяла лопату, начала долбить землю вокруг креста. Снова навалилась на него грудью. Крест шатнулся, но вытащить его она все равно не смогла.

— Ох! — вырвалось у Игны.

Она уже не могла вернуться домой без креста. Копнула несколько раз и снова взялась за крест. Налегла всем телом и вместе с крестом повалилась на разрытую могилу. Сердце екнуло и оборвалось. Ей показалось, что мертвец вышел из гроба, а она очутилась на его месте, в гробу. Ей приходилось слышать о таких страшных случаях. Умерла как-то у одного богача жена, похоронили ее богато, на шею надели ожерелье из золотых дукатов. Люди видели это. Один бедняк пошел, ночью раскопал могилу, открыл гроб и рванул золотое ожерелье с шеи покойницы. Мертвая вскочила, затолкала бедняка в гроб и накрыла крышкой. Игна тогда смеялась над этими бабьими сказками, но теперь ей было не до смеха. И только поднявшись с земли вместе с крестом, она опамятовалась, но никак не могла прийти в себя совсем. Стояла, как во сне. Ветер раздувал подол ее юбки, полы длинного пиджака. Волосы выбились из-под платка, растрепались. Хотела бежать, но ноги словно приросли к месту. Она была теперь пленницей мертвых, пленницей загробного царства. Мертвецы, как в старых преданиях и легендах, не хотели ее отпускать, притягивая к могилам, словно та самодива, которая поджидала жертвы в полночь у чешмы. Услышать бы петушиное пенье, живой голос, крик, который разогнал бы эти страхи! Она хотела крикнуть, но голоса не было. Кресты, казалось, оборачиваются вампирами, которые обступают ее со всех сторон, прыгают, налетают на нее, вырывают из рук крест, ведут к могиле, толкают туда, ставят крест над ее головой. На миг она почувствовала себя мертвой. Сверху — земля, целая гора земли. Она задохнулась от страха и вдруг закричала громко, не своим голосом, как кричат дети, когда им снятся страшные сны или когда упадут с кровати. Но закричала: не она, а поезд, полночный поезд прогрохотал мимо, разогнав кошмары, подобно тому, как в преданиях петухи разгоняли вампиров. Игна положила крест на плечо и побежала к деревне… Вкопала отцовский крест в землю за домом. Несколько дней не выводила из дома. Болела. Как только поднялась с постели, первым делом заглянула в сад. Первыми увидели крест соседи, за ними пришел сам председатель, директорша Мара, звеньевая Милка. Дивились, какая сила подняла ее среди ночи, толкнула на такие муки.

— Что ты сделала, Игна? — с опасной спросил Дянко Георгиев.

Она молчала, стоя над крестом с низко опущенной головой… Затем резко подняла голову и, посмотрев в сторону Челебийского леса, откуда доносился гул машин, проронила:

— Похоронила село!

Никто ничего не мог ответить… Все разошлись, потрясенные ее словами. Она была в своем уме, но члены правления поспешили освободить ее от работы.

16