Цветины луга

— Вот видишь, как ты все превратно понимаешь! — попытался возразить Сыботин.

— Еще бы! У меня же горизонта нет! Я ведь глупая, отсталая, не работаю в перчатках, как эта красотка! Не хочу с ней рядом работать! Пойдем, начнем с того края! Смотреть на нее не могу! Она мне, как бельмо на глазу!

— Я отсюда никуда не пойду! Не хочу быть посмешищем в глазах всего завода, всего рабочего класса. А ты, раз ты такая малахольная, раз ты, как паршивая овца, от людей шарахаешься, — ты себе иди!

— А-а-а! Я уже для тебя и паршивая овца!

Игна вскинула мотыгу на плечо и помчалась, думая, что Сыботин кинется за ней, но он и не подумал.

— Куда это пошла ваша жена?

— А-а-а… она… это… — замялся Сыботин, — пошла посмотреть, как там дочь работает. Она скоро вернется!

Так оно и случилось. Игна не вытерпела и пришла. Она так и сверлила работницу глазами, готовая в любой момент сцепиться с ней. И только то, что Сыботин и работница промолчали, заставило ее опомниться.

На холме гудели машины. Они карабкались почти на самый верх, чего раньше никто не мог и допустить. Весело щебетали дети. Дети — что птицы. Им лишь бы свобода — так везде и хорошо. Молодежь тоже не унывала. Кто-то затянул песню. Весело заливались заводские аккордеоны. Соседка Игны и Сыботина время от времени вполголоса подтягивала певцам.

— А вы почему не поете? — вдруг спросила она Игну.

Сыботин от неожиданности вздрогнул. Ему показалось, что Игна сейчас ахнет ее по голове мотыгой.

— Спойте какую-нибудь вашу, деревенскую! — попросила она Игну.

— Только и осталось, что песни распевать! — отрезала Игна и еще яростнее заработала мотыгой.

— В народе говорят: кто поет, тот зла не таит.

— В том-то и дело, что есть люди, которые и песни поют, и зла нам желают.

— А вы им попойте: и вам легче станет, и у них из сердец зло испарится.

— Как же, держи карман!

— Нет, не умеем мы веселиться! — сказала работница, помолчав. — Я вот была на экскурсии в Советском Союзе и видела, как песня помогает людям, делает жизнь радостной и счастливой. Сколько песен мы там выучили! Это мне больше всего понравилось в советских людях. Они духом сильные. С ними чувствуешь себя, как на крыльях. С песней воевали, с песней умирали, с песней строят, может, поэтому у них все и спорится.

Когда начали новый ряд, Игна спросила мужа:

— Она, случайно, не переодетая русская? Из тех специалисток, которые, точно перелетные птицы, порхают со стройки на стройку.

— Ты что! Она чистокровная болгарка! Разве не слышишь, как она говорит — чисто по-болгарски?

— Замужем?

— Откуда мне знать?

— Может, она из тех, что выдают себя за девок, а сами путаются с мужчинами напропалую? Это по-ихнему свободой называется!

Работница вдруг запела. Запела тихо, про себя. Песня понравилась Сыботину, и он весь превратился в слух. Игна тоже притихла — слушала. Вначале с недоверием, настороженно, но скоро убедилась, что песня эта выплеснулась из глубин сердца.

Женщина пела не напоказ: «Вот, мол, посмотрите, как хорошо я пою!», а от души. Но ее песня напрасно билась, плескала крыльями, словно птица в клетке. Она не находила дороги к сердцам людей. Игне в тот день было не до песен. Ее совсем сбили с толку противоречивые чувства и мысли. Она никак не могла взять себя в руки и успокоиться. Но когда работница запела другую — старую народную песню, Игна почувствовала, как по спине у нее забегали мурашки…

«Ой, да молода Яна
Виноград садит,
Виноград садит,
Напеваючи:
«Виноград ты мой,
Грозди белые,
Ой, да кто ж тебя
Собирать будет?..»

Словно краем голубиного крыла коснулась песня ее раненого сердца. И под звуки этого голоса, который лился плавно, медлительно, по ее телу, по каждой жилочке разливалось необъяснимое блаженство, а сердце раскрывалось навстречу радости. Песня ворвалась в душу, властно обняла ее своими крыльями.

Эта женщина приворожила Игну. Она пела ее песню, песню о земле, которая не хочет оставаться бесплодной, о земле, жаждущей материнства. И как ни сопротивлялась Игна, сердце ее тянулось туда, куда вела песня.

Сыботин удивился, когда вместо сердитого сопения из уст жены полились звуки песни. Он не верил своим ушам, но Игна пела. Может, ей хотелось в песне излить свою муку. Казалось, ничто не могло заставить ее запеть на этом поле — после всего, что было пережито. А эта работница сумела найти дорогу к ее сердцу, растопить враждебность. Обе женщины садили виноград и пели. Сыботин, работавший между ними, почувствовал себя лишним, потихоньку отстал и перекинулся на другой ряд. Женщины теперь работали плечом к плечу и пели одну и ту же песню — о девушке, садившей виноград.