Цветины луга

Это-то как раз и беспокоило орешчан. Жена, семья были надежной нитью, связывавшей Тучу с родной деревней, думали они, а коль нить эта оборвалась, то и Туча для них теперь отрезанный ломоть. Они считали, что он уже на все махнул рукой и, как все смертные, с головой ушел в новую работу, домашние заботы. Был бы Туча простым орешчанином, никто бы о нем и не вспомнил. Но он был их первый председатель! В свое время он их повел к новой жизни, а теперь, в самую трудную пору, бросил на произвол судьбы. Этого орешчане не могли простить. Считали его предателем, отступником, карьеристом. А он за последнее время и впрямь глаз не казал в Орешец. Вырубили Челебийский лес, а от него ни слуху, ни духу!

— Испугался! И ему заткнули глотку высокой зарплатой!

О том, где пропадал и чем был занят Туча, знали только там, на заводе. Он покинул открытое поле боя и вел с руководителями ожесточенную закулисную войну. Не угомонился, пока не поставил в известность все инстанции сверху донизу — от Центрального Комитета и правительства до заводского партбюро и месткома — о катастрофическом положении села Орешец. Рабочий день он начинал с вопроса: «До каких пор эти люди будут бедствовать по нашей вине? Неужели завод, разоривший село, не может помочь ему стать на ноги?!» И в ответ слышал: «Частично помогаем! Мужчины вот работают у нас, кормят семьи. Большего пока не можем!» Наконец, после долгих споров и пререканий, счастье улыбнулось селу Орешец. Туча, договорившись с инженером, вывел человек пятьсот рабочих на посадку винограда и фруктовых деревьев. В воскресенье вместо отдыха свободные от работы люди, захватив лопаты, кирки, мотыги, подались на Иманский холм. Сюда стеклось все село — со знаменами и песнями пришли дети, с клюками и посохами приковыляли старики. Целая армия залила онемевший холм. И в этом человеческом море ясно выделялись рабочие — так бурные мутные потоки, несущиеся с гор после дождя, не сразу смешиваются с чистой водой. В рабочих чувствовалась своя сноровка, свой стиль. Они действовали быстро, без заминок. Уверенно управляли машинами. Случись какая поломка или неуправка, никто и не заметит: все тут же налаживалось, исправлялось. Работая вручную плечо в плечо с крестьянами, заводские опять же выделялись. Не так взмахивали мотыгами и кирками. Не так дышали. Долбили землю частыми ударами, стараясь обогнать соседей. Крестьяне же продвигались вперед медленно, работали неторопливо, с прохладцей. Глядя на то, как работают те и другие, невольно хотелось сравнить их с лошадью и волом, впряженными в один воз. Сразу не скажешь, кто из них сильнее. Хотя силу машин и меряют лошадиными силами, только ведь вол не уступит лошади. Пожалуй, он может служить мерой крестьянской силы. Случалось, трактор не мог осилить весенней или осенней распутицы, застревал в грязи, чтоб вызволить его орешчане впрягали две-три пары волов, приговаривая: «Вот тебе и лошадиные силы! Пришлось четырьмя воловьими силами целый трактор тащить!» Крестьяне, точно волы, которые переступают ногами лениво, тяжело, но тянут отменно, обрабатывают землю как нельзя лучше, только медленно.

— Вам, крестьянам, всегда не хватало темпов! — сказал Туче главный инженер, окинув взглядом обе армии, — деревенскую и заводскую.

— Я столько лет бился, чтобы научить наших людей идти в ногу с эпохой. Каких только мероприятий не проводил, каких соревнований не организовывал. Тяжелы на подъем наши хлеборобы, — заметил с огорчением Туча.

С главным инженером, на которого орешчане все еще имели зуб, которого недолюбливали не меньше Солнышка, Туча нашел за эти месяцы общий язык. Они и сейчас работали рядом. Оба давно не занимались физическим трудом и сейчас то и дело останавливались передохнуть, вытирая потные лбы.

— Только когда полновластным хозяином земли станет машина, можно будет добиться нужных темпов, — заметил инженер. — И это естественно! Ритм действия диктуют условия.

— И все же, — замотал головой Туча, давая понять, что он придерживается на этот счет другого мнения, — к этому подойти будет не так-то легко. Я считаю, что если такие вот мероприятия проводить почаще, то рабочие сумеют постепенно влить в жилы крестьян своей рабочей крови, а значит, будут и новый ритм, и темпы.

— А все-таки, — настаивал на своем инженер. — По рабочему сразу видно, был он крестьянином или нет.

Туча засмеялся.

— Это верно!

— Еще бы! Уж я-то на них нагляделся! Лет десять носит рабочий комбинезон, а присмотришься, как работает, сразу поймешь — из крестьян. И знаешь, как я узнаю?

Туча в недоумении пожал плечами. Он подумал, что инженер имеет в виду его, и ему захотелось узнать, чем же он, Туча, отличается от других рабочих. Он никогда не задумывался над этим, поэтому сразу не нашелся что сказать.

— Достоевский говорил, что сладострастную женщину можно узнать по изгибу мизинца. Вот и я определяю происхождение рабочего по движениям мизинца.

— Брось шутить! — засмеялся Туча.

— А ты сам понаблюдай, как бывший крестьянин берет инструмент и как им действует.

— Берет, словно ручки плуга?

— Да. И еще. Заметил, как он орудует им?