Цветные карандаши

Артюр валялся голышом на полу в своей спальне. Несколько секунд прошло, несколько минут или несколько часов – он не знал. Те двое о чем-то спорили в гостиной. Он, не шевелясь, осторожно приоткрыл один глаз. На груди у него крови нет. Априори он жив. Через дверь ему был виден Лорел с кухонным ножом в руке. С его, Артюра, собственным ножом! Это хорошо, он его годами не точил. Но тут до него дошла и плохая новость – постепенно выбираясь из тумана, он отчетливо слышал их разговор.

– Я сам его шлепну. А ты его выпотрошишь и заберешь бумажку! – говорил Лорел.

– А почему бы не наоборот? У меня костюм совсем новый. А пятна крови в чистке очень плохо сходят. И к тому же желчь едкая, она цвет убивает.

– Костюм у тебя теперь серый.

– Антрацитовый! И я не хочу, чтобы на нем появились разводы!

– Давай кинем монетку, – предложил Харди, доставая ее из кармана. – Орел или решка?

У Артюра трещала голова. Через несколько секунд у него очень сильно заболит живот. Уж лучше пусть ноги болят, решил он, и, рывком вскочив, бросился к открытому окну. С ходу прыгнув со второго этажа, он ударился о стену кафе, приземлился на левую ногу – верная примета, что день будет неудачным, – и тут же подвернул лодыжку. Инстинкт выживания заставил забыть о боли, Артюр во всю прыть понесся к полицейскому участку Четырнадцатого округа. На бегу его тормозили не окровавленные ноги и даже не больная лодыжка, а скорее его мужские причиндалы, которые он придерживал одной рукой. Так что обалдевший дежурный полицейского участка, глядя, как к нему бежит совершенно голый человек, принял подобное за проявление стыдливости.

* * *

Диктор, объявляя прогноз погоды и путаясь в словах, сообщил, что в северной части страны пасмурно, а в южной пасмурно, хотя и не облачно, после чего уступил микрофон Шарлотте.

Хорошая новость: исчезновение красок сделает более тонким наше восприятие оттенков белого, серого и черного. Возьмите эскимосов, живущих рядом с полярным кругом: у них есть более двадцати пяти слов для обозначения белого; это доказывает, что ежедневный контакт со снегом уже с давних времен усовершенствовал их чувствительность. Или наших молодых людей, которые часами играют в видеоигры, в частности – во всевозможные «войнушки». Догадываетесь, какой это дает эффект? У них давно уже намного тоньше развито восприятие контрастов, особенно на уровне серых тонов, и это позволяет им лучше видеть ночью.

Да-да, чувствительность к цвету меняется в зависимости от эпохи и культуры. Во времена Аристотеля, к примеру, существовало всего пять наименований цветов: белый, красный, зеленый, синий, черный. Для того чтобы определить другие цвета, никаких слов не было. Возможно, это доказывает, шо греки были к ним не особенно восприимчивы. Преобладающими были понятия света и темноты. Цвета классифицировали исключительно по их светлоте, от белого до черного… Во времена Античности белый был всего лишь очень ярким желтым, черный – самым темным синим…

Многие народы, например ацтеки или японцы, долго путали зеленый с синим. Всего несколько недель назад японский водитель называл зеленый свет светофора «синим светом», хотя цвет его был совершенно таким же, как у нас на Западе. И кстати, напоминаю забывчивым водителям, – он находится в самом нижнем из окошек прежде трехцветного светофора…

До завтра, дорогие радиослушатели.

* * *

– Маню, иди сюда, ты только послушай! – вопил полицейский инспектор.