Когда Артюр устанавливал в гостиной гребной тренажер сына Соланж – совсем новенький, которым, похоже, ни разу не пользовались, – он так и замер на месте, заметив кислое выражение лица женщины, так не вязавшееся с розовым платьем, которое она носила не снимая.
– Я хотела перекрасить гостиную в розовый цвет, но в хозяйственном магазине осталась только серая краска, – огорченно сказала она и нырнула в шкаф. – Зато у меня вот что есть! – прибавила Соланж, показывая двух розовых стеклянных котят.
– Супер! – воскликнул Артюр с неожиданной для себя самого искренностью.
«С чего это мне такое стало нравиться?» – удивился он.
Соланж разместила обеих зверюшек на камине – парочка миниатюрных церберов, охраняющих дом.
Артюр, желая чем-нибудь порадовать Соланж, прочесал квартал в поисках хоть капельки розовой краски или же квадратного сантиметрика розовых обоев. Тщетно. Возвращаться с пустыми руками ему не хотелось, и он терпеливо выстоял в получасовой очереди у кондитерской, чтобы купить нежно-розовое драже и миндальные пирожные. Сладости отпускали ограниченно – не больше пяти штук в одни руки.
На ограде строящегося здания висел незаконный плакат: политик с угловатым лицом красовался в розовом костюме с розовым галстуком. «Со мной будущее станет такого же цвета». Артюр щелкнул его на телефон и тут же выложил снимок на свою страничку в Фейсбуке. Заодно проверил, как друзья отреагировали на его вчерашний пост под фотографией женщины в метро, держащей на поводке поросеночка: восемьдесят лайков. Но среди них не было того единственного, которого он ждал, – от той, кто никогда не увидит его фотографий. Он попросился к Шарлотте в друзья на Фейсбуке, но она не приняла запрос, хотя аккаунт у нее был очень активный. Он много раз набирал номер ее телефона, но ни разу не осмелился нажать на кнопку, которая раньше была зеленой. Как бы там ни было, он и сам знал, что еще слишком болен, чтобы на что-то рассчитывать. И ему делалось еще грустнее, когда он видел, как мужчины, внезапно ставшие галантными, опустошали цветочные лавки. К тому же они снова научились брать женщину за руку, когда шли с ней по улице. Париж тонул в приторном розовом сиропе, сочился сентиментальностью, и эта заливающая весь город целомудренная любовь придавала Артюру сил. Сил, чтобы попытаться снова набраться сил.
А пока он слушал радио и упивался нежным голосом Шарлотты. Переходя перекресток, он услышал в наушниках позывные «Цветного обозрения Шарлотты Да-Фонсека» и остановился посреди забитой машинами улицы – ни дать ни взять легавая, учуявшая перепелку.