Прошло несколько месяцев. И вот однажды, совсем неожиданно для Джин, ее посетил федеральный чиновник, вручивший ей повестку. Министерство юстиции предлагало мисс Дю Биньон зарегистрироваться в качестве иностранного агента. Изумленная и возмущенная, она немедленно сообщила о случившемся ректору, и тот пригласил к себе юрисконсульта колледжа. Это был респектабельный белый мейконец, консервативный и осторожный, но очень расположенный к Мануэлу Мансарту. Прочтя повестку, он некоторое время молча раздумывал.
— Боюсь, мисс Дю Биньон, — медленно заговорил он наконец, — что у вас могут быть крупные неприятности.
— Но каким образом и почему? — спросила Джин. — Я никогда не была агентом иностранной державы и не делала ничего такого, что при самом смелом полете фантазии могло бы считаться подрывным или противозаконным актом.
— А не беседовали ли вы когда-нибудь с вашими студентами о коммунизме?
— Да, беседовала. Но разве найдется во всей стране такой преподаватель, который не касался бы этой темы? Говорила я также о мире, о Бене Дэвисе и Розенбергах.
— Значит, слухи об этом дошли до Вашингтона. Но есть еще кое-что, о чем я должен вас спросить. Боюсь, что без ваших прямых ответов на все вопросы я не смогу заняться вашим делом. Мисс Дю Биньон, вы бывали когда-нибудь в России?
— Да, в сорок девятом году, в течение месяца.
— Еще один вопрос. Вы коммунистка?
— Нет, — ответила Джин, — говорю вам вполне откровенно. Я изучала коммунизм и, должна признаться, сочувствую его идеалам. Если эти идеалы уже воплощены в жизнь в России, Польше, Чехословакии и других странах за «железным занавесом», то, будь я гражданкой одной из этих стран, я, конечно, стала бы коммунисткой. А здесь я даже не думала о вступлении в партию. Мне не случалось жить там, где есть организации компартии, и меня никогда не приглашали вступить в нее. Я допускаю, что в прошлом условия жизни широких масс в России были настолько тяжелы, что единственным выходом в этом случае был коммунизм, установленный революционным путем; что, с другой стороны, в Соединенных Штатах, при более высокой грамотности и при меньшей бедности населения, мы могли бы осуществить необходимые нам коренные реформы путем мирной эволюции.
— Следовательно, вы не считаете, что коммунистическая партия в любой стране должна прибегать к диктатуре и к насилию?
— Нет, не считаю. Мне кажется, человек может быть коммунистом и не стремиться к насилию. Конечно, насилие может оказаться необходимым при проведении какой-нибудь отдельной меры, как, например, это имело место у нас в 1776 году при осуществлении налоговой реформы, но ни насилие, ни революция не являются непременной целью коммунизма. С другой стороны, будучи республиканцем, человек может замышлять революцию.
— Благодарю вас, мисс Дю Биньон. Я хотел бы, чтобы вы подтвердило, что никогда не получали указаний действовать в пользу какой-либо иностранной державы.
— Нет, не получала. Даю вам слово.
— В таком случае советую вам отказаться от регистрации. Я займусь вашим делом, но не в качестве главного адвоката. Ректору Мансарту хорошо известно, что быть юрисконсультом в его колледже — не такая уж легкая работа. Из-за нее я потерял ряд клиентов и заметно упал в глазах местного общества. Сам я не придаю слишком большого значения подобным вещам, но моя семья иногда жалуется. Вы бы обиделись, если бы я не взялся за ваше дело. Но у нас в стране сейчас преобладают новые веяния, и по этой причине вам следует пригласить в качестве главного адвоката человека, способного лучше, чем я, защищать вас. А что, если вам обратиться к сыну Мансарта в Нью-Йорке?
Мансарт написал Ревелсу, прося его помочь Джин. Прочтя письмо отца, Ревелс долго сидел у себя в кабинете, глядя на портрет сына в форме летчика. Затем он телеграфировал Мансарту о своем согласии вести дело. Юрисконсульт колледжа со своей стороны подтвердил, что готов оказать Ревелсу необходимое содействие.
Вскоре федеральное большое жюри в Вашингтоне отдало Джин под суд за отказ зарегистрироваться в качестве иностранного агента. Как выяснилось, министерство юстиции намерено было доказать, что Джин ездила в Париж, чтобы установить связь с «коммунистическими заговорщиками»; что затем она отправилась в Москву «за инструкциями» и вернулась в Соединенные Штаты с целью добиваться — в своей преподавательской и административной деятельности — свержения американского правительства. Обвинение казалось нелепым, но Джин была обязана предстать перед судом.
Тем временем судья Мансарт побывал в Вашингтоне и привлек к защите в качестве своей помощницы молодую цветную женщину, недавно принятую на службу в хорошо известную фирму цветных юристов «Кобб, Хейс и Говард». Женщина-адвокат — высокая, хорошо одетая темнокожая негритянка — высказалась прямо: