— А коли не согласится?
— Его право, неволить не стану, неужто бабы на Руси перевелись. — Улеб смеется, ноги обледеневшие растирая, Лют же надежду тешит, что князь Новгородский под бабьей юбкой о планах своих опасных забудет. Не глуп воеводы сын, не любит сгоряча, да наспех дела делать. Прав Улеб, удар упреждать надобно, да только есть еще время, народ подготовить, дружину поднять, поддержкой заручится, а с плеча рубить, без оного и остаться можно. Горяч княжич, да на судьбу, что сыном его старшим сделавши, не ту женщину матерью назначила, сердце держит. Вот и делает не думая, а тех, кто думает, не слушает.
За девкой посылают на третий день от разговора того. Метель утихнув, замела все тропы, снегом белым, как пологом землю прикрыв. Оттого дружинники ратные, на конях толстоногих, сквозь сугробы пробираясь, поминают княжича, да родню его всю до самого Рюрика, словом не добрым, да забористым. Им мужикам простым, ныне бы на печи лежать, ароматами хлеба свежего, да румяного наслаждаться, а ни как Чернобогом проклятыми, сквозь глушь снегами занесенную, по тропам не хоженым пробираться. Да только с князем Новгородским спорить себе дороже выйдет. Вспыльчив да не сдержан Улеб юностью своей. Посему, гнев на головы свои не привлекая, едут воины, да каждый в мыслях, уж послание Ольги выдумывает, о том, как пасынок ее — самодур треклятый, отправил их в мороз сквозь чащобу темную, волками голодными полную, лишь из блажи одной девку деревенскую разыскивать. И плевать, что чащоба — то ельничек в пол версты, а волков тут еще при Олеге по вывели, про то княгине знать не надобно.
Не ведает Улеб, что допреж в страны заморские поклоны бить ехать, в рядах своих порядок навести надобно. Воля княжеская, кругами по воде, от центра вдаль расходится. Да только, круг ближний, жижей болотной подгнивает, и каждый, почетом считает донос на властителя своего в Киев отправить. Сурова жизнь властью одаренных, от дня первого и до последнего вздоха под мечом ходят, дыханье врагов спиной ощущая. Нет права оступиться, коли споткнувшись падаешь, более не встанешь, свои же волками порвут, кишки торопясь выпустить.
Кузнец Стуж на всадников пришлых недобро поглядывает. Два конных воина с княжеской грамотой, трясут серебром пред очами его, требуя дочь единственную продать. Нет, ратники то слова другие подбирают, да токмо смысл за ними один кроется. За мешок серебра, что на нужды полугодичные хватит, просят Сладку князю Новгородскому подарить. Хмурит брови кузнец, как отказать не ведая. Милость княжеская границ не знает, так что не волен мужик простой от счастья такого отказываться.
— Чего хмуришься, как бирюк голодный. Говорят тебе, в соболях ходить дочка будет, а ты думаешь. Князь то два раза предлагать не станет. — Один из дружинников, очень уж ярится, не хочется ему с руками пустыми воротаться, за зря путь не легкий проделывая. Да кузнецу нет дела до чужих чаяний, он все сильнее хмурится, да лопату, которой от снега дорожку чистить взял, покрепче перехватывает. Воины на орудие то, крайне нужное в сезон сей, глядят с недоверием, да опасением праведным, что вместо дочки-красавицы черенком по хребту им выдадут. Кузнец-то мысли хоть имеет самые мрачные, дружинников трогать не намеревается, беду на голову свою кликать не желая.
— Дочь у меня одна. Отрада очам моим, жене помощница. Как отдать, что сердцу дорого? Вот и сваты весной прибыть должны. Другому мужу девица обещана. Посему поклон мой низкий князю нашему, да извинения, что не смог я просьбу его уважить. — Стуж лопату за плечо закидывает, да в глаза воинам твердо смотрит. Все же двое их, хоть и ратные, но и кузнец не лыком шит, коль буянить начнут, упокоит, да на делянке своей в две сажени, прикопает. А кто спросит, так в лесу заплутали, нынче погода способствует. Пришлые же, толи мысли кузнецкие узрев, то ли и впрямь настаивать не собираясь, попрощавшись, прочь уходят. Вздыхает Стуж облегченно, еще не ведая, что дочь его, кровиночка, уж из дому вылетела, да пол версты в сторону Новгорода по снегам пробежала, что б на дороге, в лес уходящей, встретить всадников и уехать с ними в град к князю Улебу. А как узнает, так за голову хватаясь, думать станет, что пороть детей все же надо было, как сосед гончар советовал, а не милостью своей баловать.
Слада на остывшие руки дует, ногами в братцевых валенках на пять размеров больше топает, на пеньке обледеневшем подпрыгивая.