Цветочек аленький (СИ)

Когда у избы всадники остановились, да услыхала девушка ржание конское, не сдержалась и подслушивать ринулась. Не зря, как вышло. Сам князь руки ее просил, а батюшка, будто о судьбе ейной не печется, отказал, да еще и соврал, что обещана Услада. Сын то пекарский чести девичьей домогается, да только уж год минул, а дальше разговора дело не двигается. Слада рада, конечно, что пекаренок сватов заслать не сподобился, так как после дня, что князя увидала, ни о ком боле мечтать не умела. Ныне же, услыхав, что батюшка не желает счастье дочернее устраивать, решает Слада ношу непомерную в руки свои девичьи взять, да из дому сбежать. Схватив платок пуховый, да фуфайку матушкину, через окно выпрыгнула, да к тропе лесной, что в Новгород ведет, устремилась. Вот у дороги той и стоит, дожидается. Уж и не чая на горизонте дружинников узреть.

Кто на Руси не был, тому не знать, как студены морозы, как хрустит под ногами мерзлый снег, а яркое солнышко, хоть и глаз сияньем слепит, да не греет вовсе. Подпрыгивает Слада, согреться силясь, да мысли не радостные, что другой тропою воины уехали, растрясти. О том, что б домой вернутся, девушка и думать боится, отец, как есть, за розги возьмется, а матушка и не заступится, кабы, сама этими розгами и не отходила.

Видно Род нынче добр к девице, наконец, на горизонте всадники появляются. Слада им руками машет, внимание привлекая. Дружинники, коней осаживая, на девку мерзлую в недоумение глядят.

— Ты чего девица забыла тут? Одна, без мужчины провожатого? Аль жизнь не люба? Иль разбойников не боишься? — Тот дружинник, что волосом уж сед, да женского внимания не ищущий, по-отечески Сладу журит.

— Да, что брать с меня разбойникам тем? Пара валенок — вот и добро мое все. — Девушка рукой машет, валенки, изрядно ношенные, показывая, да платок поправляет, от стужи прячась.

— А кабы честь твою девичью захотели? — Дружинник, что в отличие от первого молод и бабьим обществом страсть как интересуется, спрашивает.

— Дык мороз лютует, кому чести моей в пору студеную возжелается? — Веселится Слада, хмурых лиц ратников не понимая.

— Беспечна ты, девка, а от нас-то чего надобно?

— Так меня Усладой кличут. Вы батюшке моему серебра за меня обещались, а он ни в какую, так я вот, сама… по снегу, чтоб значится, просьбу княжескую уважить! — И грудь колесом выпячивает, чтоб вид потоварней принять.

— Красива ты девка, да дура. Батюшка твой, слово свое сказал, а ты поперек ему. Неужто так в опочивальню княжескую хочется, что супротив воли родительской пойти готова?

— Так я как княгиней стану, они мной гордиться будут да простят, а ныне я назад не вернусь. — Слада нос морщит, видно, розги отцовские представляя.

— Лука, ее б вернуть в дом отчий. Курица, а не девка, и мозги курячьи, княгиней себя мнит. — Дружинник, что помладше, у старшего спрашивает.

— Дело, Сава, говоришь, да только князь, коли прознает, что девку назад родителя вернули, головы нам снимет. А так и бабу ему привезем и при деньгах останемся. — Лука выразительно мешочком с серебром, что для кузнеца готовили, позвякивает.

На том и сходятся. Девку, мыслями уже себя княгиней видящую, на коня закидывают и в сторону града правят. Коли б ведала Слада, что не женой, а полюбовницей Улебу станет, глядишь и сбежала б домой, порки не боясь. Ныне же, ногой, в валенке не по размеру, покачивая, девушка вдаль глядит, мечтам сбывшимся радуясь.

Тихи февральские ночи. Не слышен стрекот птиц, что до весны в края дальние улетают. Не воют волки, голодом заморенные. Пушистый снег, ковром белым, землю покрывает, шаги да шорохи скрадывая. Темно в лесу зимнем ночью, лишь звезд глазницы с неба смотрят, сквозь кроны деревьев запорошенных, тусклым светом пробиться силясь. Короток день февральский, и вроде час еще не поздний, а сумрак уж землю покрывает, к ночлегу путников призывая.

Слада, от мерного конского хода на плече дружинника дремлет, а от забытья очнувшись, во тьму непроглядную глядит. Боязно девушке, впервые она ночь вне дома встречает. И, кажется, что воет где-то, да ухает, что выйдет на тропу пред путниками зверь лютый, да будет драть их когтями до смерти. И наново жизнь начнет Слада, сама зверем ставши. Истории, у костра мальчишками рассказанные, одна за другой в голове девичьей всплывают. И о медведе, что и не медведь то вовсе, а дух неприкаянный, и о Встречнике, что души заблудшие поедает, и о мертвецах, что в хладные темные ночи с могил подымаются, да крови девиц невинных ищут. А всадники, терзаний сердца Услады не замечая, все едут, снега рассекая, одной лишь им тропою ясной.

Темна февральская ночь, да только сколь дороге не виться, а все конец имеется, и вот, за снежной махиной, ветрами надутой, выступает серый камень городских стен, где у ворот, в фуфайки кутаясь, стоят усталые стражи, путников встречая.

Измученную дорогой долгой Сладу снимают с коня, служке передавая. Та суетно вокруг девушки крутится, раздеться помогая, да в сторону баньки раскочегаренной подталкивая.