Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря

Зима 1985 года. Помню, еле пролезла к отцу, окружённому людьми, и затараторила без передышки: «Отец Александр! Мы котёночка взяли, он к Померанцам на дачу приполз летом, с ним на террасе такой уют, и его назвали «Ют», они приютили его только на лето, им зимой неудобно с ним жить, мы решили его брать на зиму, хотим кастрировать, и выдохнула: «Вы благословите?» – «Ни в коем случае! Я категорически против». – «Но ведь в Москве собаки… задерут его насмерть… или коты дикие из подвалов…» – «Ну и что? Пусть умрёт мужчиной!»

Наталия Белевцева

Однажды, после исповеди, полной моей унылости, отец Александр вышел со мной на крыльцо церковного домика. Весна была в разгаре.

«Послушайте, Наташа, птички поют! Послушайте!» — он призывал меня к радости.

Сергей Бессмертный

Как-то я шёл вдвоём с отцом Александром от храма до кладбища, о чём-то беседуя. На несколько секунд, прервав беседу, он указал на птиц, носящихся в небе. «Это клесты, – сказал он, – у них сейчас особый период». (Я не помню, какой именно период он назвал, кажется, небрачный.) Я обратил внимание на то, как у батюшки сохранилось внимание ко всему живому, к природе, которую он любил и знал.

Пастор Алексей Бычков

Я посетил однажды церковь в Новой Деревне. Беседуя с ним на прогулке после богослужения, я услышал от него слова: «Люблю молиться на природе. Какая красота, какая близость Бога! Живая веточка берёзы несёт свидетельство о Боге!»

Марианна Вехова

Отец Александр говорил, что «хорошо, когда в нашей молитвенной жизни участвуют деревья, облака, птицы, пробегающие мимо дети, звёзды…»

На каком-то праздничном обеде у нас дома, когда за столом сидело много гостей с отцом Александром во главе, наша семилетняя дочка спросила: «А я встречу собаку Чапу после смерти? Куда улетела её душа? У неё была душа! Она была добрая, послушная, она всех любила! Так жалко, что она умерла…» Все засмеялись. Но отец Александр ответил серьёзно, без тени улыбки, с сочувствием: «На этот счёт существуют две точки зрения. Первая: у животных есть душа, но нет духа, и эта душа возвращается после смерти собаки в общую “собачность” – как бы в некую собачью идею, из которой она и происходила. Вторая: мы одухотворяем всё, что любим. И животные приобретают индивидуальность благодаря нашей любви. Тогда после нашей смерти все те, в кого мы вкладывали часть себя, устремляются к нам… Мне лично эта версия ближе. Я хотел бы, чтобы после моей смерти мои любимые собаки встретили меня, весело размахивая хвостами…»

Андрей Ерёмин

Мне вспоминается одна картина. Конец лета 1990 года. Всенощная. Мы с батюшкой вдвоём в алтаре. Стоит чудесный тёплый вечер. С улицы сквозь открытые окна доносится громкое пение птиц, заглушающее хор на клиросе. Алтарь погружён в дымку от курящегося ладана. Всё вокруг оставляет ощущение новизны и чистоты. И такие спокойные звуки – шелест перелистываемых страниц на аналое рядом с престолом. Слышится гул пчелы в углу оконного стекла. Мерное тиканье часов на стене… Батюшкина фигура, склонившаяся над книгой. Я подхожу к окну и обращаю его внимание на удивительный вид: яркий цветной узор из красных, жёлтых и изумрудных листьев в лучах вечернего солнца. Он смотрит в окно и задумчиво говорит: «Это – самая замечательная икона».^[69]

Михаил Завалов

Однажды, когда мы шли к его дому по той самой дорожке в Семхозе, разговаривая, отец Александр вдруг неожиданно остановился, нагнулся, и я увидел у него на ладони маленькую рептилию.

– Могут растоптать на дороге. Их и без того уже мало осталось в Подмосковье.

И, опустив тритона в родную воду весенней канавы, продолжал прерванный разговор «о проблемах».

Мы с женой с брезгливым ужасом рассказывали отцу Александру о том, как жили в Орловской области в доме, где ночами по нашим головам проползали чёрные крысы. Он азартно: «Чёрные!? Жалко, меня там не было! Ведь это же реликтовые животные, которых вытеснил обыкновенный вид крыс…»