Цветочки, ягодки и пр.

Начались встречи с друзьями, бесконечные хождения в трактир на углу Георгиевского переулка и Тверской — в двух шагах от рассохинского бюро. Если рассказать о том, какие тогда цены были на кушанья и напитки в том трактире, — молодежь не поверит!.. Рюмка водки — 3 копейки. Жареные пирожки с многообразной начинкой (горячие) — копейка пара. Гуляш или там другое дежурное блюдо вроде битков — 4 копейки и т. д. Натурально, мы каждый день уходили из трактира, только когда его закрывали, то есть в три часа ночи. Тем более что еще приехали из провинции такие выдающиеся актеры и собутыльники, как: я, моя жена,³ А. А. Паршунин-Рыбак, Л. С. Гузкин-Флорентийский, П. Н. Бонч-Дрызгайлов, Ф. Р. Улюлювский, К. П. Собако, 3. 3. Кошко, Н. Р. Мышко-Ловицкий, Ф. Ф. Зингершухер, Л. С. Пуповка, А. А. Артикуль и другие…

Но — увы! — несмотря на приятное времяпрепровождение, дела наши с женою никак не двигались.

-

³ На сей раз речь идет о новой (к тому времени) супруге мемуариста. Сам Перерубов-Пополамский склонен считать, что к описываемому периоду он уже сочетался браком с Е. А. Гурништ-Ничевойской — видной комической старухой в опереточных труппах начала нашего века. У нас нет оснований не доверять искренности мемуариста в этом вопросе. — Фр. Ч.

-

И вот однажды, сидя все в том же трактире, я пожаловался своему закадычному приятелю — Прошке Бонч-Дрызгайлову — на отсутствие предложений и контрактов. Прохор сразу же сказал:

— А почему бы тебе не попробоваться в Художественном театре?

— Ты что, сдурел, да?! — на правах близкого друга отозвался я.

— Нисколько! Я, брат, тебя видел на сцене не раз. В тебе есть такая, знаешь ли, завидная мягкость… этакие полутона… Я помню, как ты играл Полония, мы все просто животики надорвали! Ты только вышел на сцену, свистнул, а уж вся публика сразу заржала: «Ррряа!»

Я скромно отвернулся и махнул рукою. Но Прохор не отставал. И в конце концов мы договорились, что назавтра он зайдет за мною в номера Фальцфейна, где я остановился с женою (тут же на Тверской — наискосок от трактира), чтобы повести меня через дорогу в Камергерский переулок, где помещался уже и тогда Московский Художественный театр…

Я, признаться, думал, что, проспавшись, Прохор оставит свою затею или забудет. Не тут-то было! Ровно в 12 часов Бонч-Дрызгайлов разбудил меня. Я облился водою, и мы двинулись. По дороге Прошка объяснял мне все выгоды работы под руководством К. С. Станиславского и Б. И. Немировича-Данченко.

— Во-первых, останешься в белокаменной матушке-Москве. Потом — этот театр имеет успех. Значит, и тебе перепадет кое-что. А закрепишься сам, вытащишь туда же жену, это всюду так делается…

Но вот и знаменитый подъезд, украшенный горельефами Врубеля во вкусе модерн. У меня, сказать по совести, ноги не идут. И Прохор тащит меня вверх по семи ступенькам наружной лестницы в контору театра…

Однако — что это?.. Навстречу нам выносят чемоданы, корзины, баулы…

— Кого провожаете, братцы? — спрашивает Бонч-Дрызгайлов капельдинеров со знаменитой чайкой, вышитой на петлицах ⁴.

-

⁴ Тут мемуаристу изменяет память: капельдинеры МХТ никогда не носили чайки на своих форменных тужурках. — Фр. Ч.

-

— А как же! — отзывается дюжий парень, с легкостью водрузивший себе на спину огромный сундук да еще в обеих руках волочащий по чемодану. — Наш театр уезжает в заграничные гастроли!

— Как?! И Станиславский едет?! — вместе спросили мы с Прошкой.

— Константин Сергеевич вчера еще уехали. Они — уже в Берлине! — пояснил дюжий молодец и повлек свой груз к фургону, стоявшему на мостовой…

Мы с Прохором переглянулись, развели руками и печально побрели все в тот же трактир…

Хочется сообщить читателю, что через 17 дней после этого эпизода я и моя жена⁵ подписали на летний сезон в Ахтырку. Как сейчас помню, антрепренер С. Ф. Слюневой дал нам хороший аванс и посулил по бенефису.

-