Цветочный крест • Потешная ракета

– Божье око! – вскрикнул кто-то.

Все стояли в оцепенении, не зная, разбегаться врассыпную, падать ли ниц или молиться?!

Божье око, через которое Господь с небес следит за паствой, известно всем православным, как известны архангелы или сады эдемские. Но видеть его доводилось мало кому.

– Божье око! – волной поднялся шум.

И напрасно отец Логгин призывал ко вниманию, уважению к приказному дьяку, молитве и даже выкрикнул что-то про атмосферное явление, шум не стихал. Старухи пали на колени, истово молясь. Дети с любопытством глядели вверх, указуя ручонками на дыру в небе. Отец Логгин метался перед срубом, обложенным соломой для более быстрого и надежного возгорания. А Феодосья ничего не понимала и молча стояла, глядя из-под колпака на земляков. Дабы ускорить казнь и опасаясь волнений, отец Логгин попросил дьяка оглашать указ, не дожидаясь тишины, а стражников – снимать цепи с рук казнимой.

Освободив запястья, Феодосья крикнула сорвавшимся от волнения голосом: «Прощайте, люди добрые! Прощай, белый свет!» – и, подтолкнутая в спину, сбежала по настилу, спущенному внутрь сруба. Отец Логгин взбежал следом наверх, сбросил вослед Феодосье люльку, кол и череп – инструменты колдовства – и, спустившись вновь на землю, крикнул стрельцам:

– Поджигай!

И в сей момент кто-то истошно закричал:

– Тотьма горит!

Все обернулись в сторону города. Небо над Тотьмой полыхало багровым пламенем! Огонь охватил уж городские стены и самую высокую точку – колокольню Богоявленского собора! Бурлящий поток, словно текло расплавленное железо из гигантской кузни, с невероятной скоростью приближался к Государеву Лугу. Вот стена огня двигалась уже по дороге, захватывая лодки на Сухоне и окрашивая ее воды в кровавый цвет. Тотьмичи в ужасе помчались кто куда. Стрелец, ошарашенный происходящим, тем не менее справно исполнил долг – бросил в сруб факел и ринулся с помоста вниз. Все вокруг, даже небо, стало багровым. Деревья, сруб, земля и воздух вокруг него окрасились в пурпурный цвет. Как если бы все вещи, в сумерках становящиеся серыми, перекрасить вдруг в красные.

Сруб запылал.

Феодосья сдернула колпак и, задыхаясь от дыма, клубами поднявшегося от соломы, закричала:

– Смертушка, дорогая, любезная, приди скорее к Феодосье-отшельнице, дай умереть без промедления!

А потом, как и предначертано было, в третий и в последний раз в своей жизни упала без сознания.

Смерть, в черном, с косой, появилась, как только оборвался Феодосьин вопль. Она встала возле сруба и вопросила окаменевшего от страха, но продолжавшего несть караульную службу стрельца:

– Чего голосит твоя подопечная?

Стрелец молчал чурбаном.

– Али не слышишь? Передай, чтоб отстала от меня, нет ее в списках.

Стрелец медленно покивал дважды главою.

Сруб уж трещал, по стенам побежали языки пламени.

– А ты, бабушка, про какие списки речешь? – наконец вымолвил стрелец, решивший было, что старуха имеет в виду какую-нибудь путаницу с указом.

– Про те, по которым я смертников выкашиваю.

– Так ты Смерть, что ли? – обозрив черное одеяние, заикаясь, произнес стрелец.

– Нет, Весна-красна! А то ты меня не узнаешь! – ворчливо сказала Смерть и стукнула оземь косой.

– А коли колдуньи в списках нет, так за кем ты пришла? Али за мной? – дрожащим голосом прошептал несчастный.

– Без тебя дел хватает! Благонравная жена ждет меня в Ярославле и праведный старец в Новгороде. И никакая она не колдунья!

И старуха исчезла.

Стена огня охватила весь сруб, так что чуть не перекинулся огонь на верного службе стрельца. Слава Богу, вовремя он отскочил в сторону.

Когда тотьмичи добежали до города по охваченной алым заревом дороге, дабы спасти кто добро, кто малых детей, в удивлении увидели оне, что там нет никаких следов пожара! И оставшиеся в городе немощные больные и старики отрицали горение.

– Может, сие было сиверское сияние? – предполагали люди.

И только одна повитуха Матрена обладала достоверной информацией, каковая и разнесена было к вечеру по всем закоулкам.

Разъяснила Матрена, что сие явление называется «тьма багровая», или же «багровый туман», и весьма сродни тьме египетской, но бывает исключительно редко, являясь, несомненно, предвестником худых событий.

Другого тотьмичи от предстоящей зимы и не ждали, потому, помолясь, сели ужинать, а с первыми сумерками улеглись спать, дабы не жечь понапрасну масла в лампах и воску в свечах.

И только звонарь Тихон и возлюбленная им вдова с речки Царевой не знали ни о Божьем оке, ни о миражном пожаре. Оне затопили баню и разоблачили друг друга, и сладко целовал Тихон уста и щеки вдовы, и ласково дрочил ее белую шею, и нежил ее груди, и ласкал ее тело, и вдыхал ее волосы, и думал о том, что сбылась-таки его просьба перед цветочным крестом.

И это ли не главное доказательство, что крест Феодосьин был угоден Богу, и наградит он ее встречей с любимым сыном Агеюшкой.

Эпилог