Цветочный крест • Потешная ракета

– Уморилась! – помахав себе в лицо дланями, сообщила Матрена и, оттерев Марию, взялась за дело: обряжать Феодосьюшку. Уж она вздевала на нея шерстяные юбки, уж напяливала красно-золотые душегреи, уж взбивала рукава – чтоб казалась невеста дородной, здоровой, а не тощей неплодью. Лицо Феодосьи Матрена вдохновенно набелила мукой, нарумянила клюквой, брови навела углем. Феодосья равнодушно сносила сие действо, не взглянула в поднесенное Матреной серебряное зеркало, а стояла недвижно посередь горницы, как соломенное чучело, каковое обряжают к масленице. Наконец, облачив поверх крытую расшитой тканью шубу, Матрена гордо представила невесту на суд зрителей, каковые в изобилии толпились в сенях, на дворе и за воротами. Возле свадебных саней уж в нетерпении дожидался Юда. Завидев Феодосью, он оторопел – то ли от красоты ея, то ли от толщины, то ли от алых щек, брусневших сквозь свадебное покрывало.

Матрена, совершенно не желавшая делегировать полномочия, сама же кинулась усаживать невесту в сани, палить солому, сыпать жито, озирать дорогу, дабы не появился на ней кто-либо, могущий сглазить свадьбу, – знахарка-зелейница, поп али сани с упокойником.

Наконец, свадебный кортеж тронулся в путь.

– Обвенчали и еть помчали, – несколько упреждая события, промолвил случившейся рядом полоротой бабе Тишка, оглядел небо, словно ожидая дождя, и по-хозяйски затворил ворота.

Венчание прошло своим чередом. Отец Логгин был неподражаем, ревниво велел сохранять в браке целомудрие, чем очень озадачил присутствующих тотьмичей, и, совершенно увлекшись, похвалил невинность невесты, пожелав ей, поелику возможно, чадеть святым духом, а не плотским грехом. Юда уставился на отца Логгина, но прервать таинства венчания ремаркой не решился. В протяжении венчания Феодосья стояла с потухшим взором, что, с ловкой подачи Матрены, было отнесено всеми на боязнь девицей первой брачной ночи.

Феодосье казалось, что все это не с ней… Словно тень она, и зрит со стороны, то с полу, то со стены, а то и сверху, на самое себя – Феодосью Строганову и все, что с ней происходит. Вот увидела она, вознесясь над толпой, как вывели молодых из церкви, обсыпая кунами и житом. Как привезли в дом и усадили за столы на опарчивые дежи. Как наелись и захмелели гости и принялись сыпать двусмысленными глумами. Как Феодосья беспрерывно плакала, отчего свадебное покрывало ея стало темным и тяжелым. Как упоила Матрена Юду допьяна. И как повели молодых в брачную горницу, и ловкая повитуха, загородив задом одр, тишком подсунула под перину белоснежное портище с алым пятном, а затем самолично разоблачила Феодосью и, громко комментируя действия, осмотрела ея тело – не спрятала ли молодая в укромное место иголку либо свеклу, дабы изобразить утром признаки лишения девственности? Таковых тайных приспособлений ни в руках, ни в волосах молодой жены не оказалось, что и было сообщено гостям.

Едва добравшись до ложа, Юда рухнул на перину и, пошарив возле себя в поисках жены, заснул, бормоча и всхрапывая.

Феодосья сидела на лавке и слушала, как в доме пляшут и поют. Когда топот и крики затихли, она вытащила из-под перины испачканное кровью портище и положила возле Юды.

С рассветом Феодосья разбудила мужа. Он сперва мычал и брыкал ногой, не в силах разлепить зенок. Но вдруг вздрогнул и резко сел на одре. Оглядел Феодосью, портище с пятном. Почесал за ухом.

– Али заспал аз? – удивленно промолвил Юда и потянулся к Феодосье.

Она отвела его руку. Отступила от одра и сказала ровным голосом:

– Юда Ларионович, посягнула аз в брак не девицей. Девство свое аз растлила во грехе. И взял ты меня с приданым: брюхата аз. На сем портище не моя кровь. Хочешь, выгони меня вон со двора, хочешь – убей до смерти. Аз все приму без сожаления, ибо грешна перед тобой и белым светом.

Взгляд Юды начертил невидимый квадрат, упертый одним углом в пол, а другим в потолок, по пути зенки Юды сделали растерянные остановки на образах, свече и животе Феодосьи. Ах, кабы не любил он Феодосью… Убил бы сейчас, и делу конец! Но громоподобное признание Феодосьи Юда воспринял как еще одну препону на пути обладания вожделенной женой. Неожиданное препятствие только усилило алкание Юды.

Внезапно в сенях послышался веселый шум, разгульный топот, и в двери замолотили. Не дожидаясь ответа, в горницу ввалились самые крепкие гости во главе с Матреной.

Феодосья опустила голову.

Юда бросил на нее взгляд, пошарил возле себя по одру и молча протянул Матрене рубашку с алым пятном.

– Заломали нашу березу, наш калинов цвет! – во всю Ивановскую заорала повитуха, перекрестилась и подмигнула Феодосье.

Глава четырнадцатая Промысловая

– Осторожно, княгинюшка молодая, не обвариться бы вам! – отеческого вида розмысля появился из полога дыма и пара, очевидно, убедившись, что молодая жена солепромысленника Юды Ларионова не просто заглянула в ворота варницы, а собирается обойти ея внутрях. – Мужа ищете? Так его здесь нет. Поехали в кузню, со скобами поторопить.