Цветочный крест • Потешная ракета

Но Феодосья вдруг задумалась.

– А крест нательный? – спросила она. – Можно ли в нем любы творить? Куда его девать? В пазуху засунуть?

– Снять! – строго сказал батюшка.

Он был сторонником ортодоксальных мер.

– Но ведь без креста животворящего окажутся супруги беззащитными? Сатана легко овладеет ими…

– А для защиты от дьявольских козней супругам надлежит в момент соития читать молитву, – нашелся отец Логгин.

– Какую же, отче? – удивленно спросила Феодосья.

– А хотя бы «Богородица Дева, радуйся!»

– Ой, батюшка, смогу ли я два дела сразу делать? – с сомнением сказала Феодосия. – Как бы не сбиться?

– А коли и собьешься в скокотании, через раз подмахнешься, так невелика беда. Главное, молитву тверди без запинок. Тогда соитие будет не для любострастия, а для деторождения. Не столь сильно оно будет греховно.

– Погоди, отец родной! Но ежели во время етьбы нельзя крест нательный надевать, то как же разрешается молитву читать? Ведь молитва суть священная вещь? Значит, крест в етении – грех, а молитва – не грех?

Отец Логгин прокашлялся. Оправил рясу, выгадывая время для раздумий.

– Икона али ладан освящены в церкви. А промолвленная молитва вовсе не освящена в церкви, али это не понятно? Потому что каждую молитву нельзя взять в руки, окропить святой водой, окурить ладаном.

– Ах, да! – согласилась Феодосья.

– Только мерзкий богохульник станет обнажать телесный уд в присутствии лика Божьего, – ободренный найденным аргументом, возвысил голос батюшка. – Лжедмитрий, пес самозванный, ложился с Маринкой на одр, не вынеся прочь иконы Псковской Божьей Матери.

– Ох, лиходей! – ужаснулась Феодосья. – Спаси и сохрани!

Некоторое время она обдумывала услышанное.

– А как же тогда к киле прикладывать мирро? Вы, батюшка, сами заклинали лечиться не зелейными взварами, а святым мирро? Как его класть на муде, уд и килу?

– В темноте! – твердо произнес отец Логгин.

– А разве Господь не видит в потемках? – живо заинтересовалась Феодосия. – Разве он не разглядит блуд, коли погасить в горнице свечи?

– Конечно, разглядит! – возмущенно воскликнул батюшка. – Что за ересь, что Бог не бдит во мраке? Он Сам отделил тьму от света! Так неужели не увидит, что грех творится в темноте?

– Вот и я думаю, что Господь не хуже кошки впотьмах зрит. Так какой смысл гасить свечу, прикладывая мирро к уду? Может, лучше просто предупредить перед тем Господа, дескать, то, что он сейчас узрит, не насмешка над святыми причиндалами, а врачевание?

Отец Логгин в изнеможении прикрыл глаза. И тоскливо предложил:

– Об сем казусе хотелось бы мне справиться у Иоанна Постника.

– Добро, – согласилась Феодосья. – Справься, отец родной. Отчего не справиться? Одна голова хорошо, а две лучше.

Отец Логгин верил и не верил, что стоящая перед ним сейчас жена суть та же самая Феодосия. И это постное тело, равнодушное к усладам любого толка, суть его, отца Логгина, рук дело. Олей! Был в руках его налитой колос, тугой да масляный, на одне лишь чревоугодные блины годный. Но тщением отца Логгина осыпались зерна на ниву души, оставив пустой жухлую ость тела, не надобного в вечной жизни.

«И телом очистилась, и душой, – констатировал отец Логгин. – Глупостей не речет, вопросов не вопросит, а, как и полагается, принимает все на веру и жаждет одного лишь – возлюбить Господа сильнее всего на свете! Сильнее мужа, отца с матерью, себя и чада своего». Мысль о чадце заинтересовала отца Логгина. Так палач невинно радуется, придумав еще одну богоугодную пытку: выдержит ли раб Божий? Будет ли от пытания сего польза?

– А так ли любишь ты Господа, как любил его Авраам? – глядя на Агеюшку, вопросил отец Логгин.

– Это который же Авраам? – тревожно спросила Феодосья и прижала сына к груди, вдохнув прелепый запах его золотящейся в огне свечей макушки.

Батюшка принялся водить веками и раздувать ноздри.

– Авраам, чья жена Сара родила ему сына…

– Агеюшку? – пугливо пролепетала Феодосья.

– Почти что, – взвыл отец Логгин. – Только звали его Исааком.

– Слава тебе Господи, – прошептала Феодосья, у которой немного отлегло от сердца.

– И когда Исаак подрос, – батюшка вновь вперился в Агейку, – Бог решил испытать его…

– Чадце испытать?! – испуганно спросила Феодосья.

– Да не чадо, а отца его, Авраама.

– А-а… Авраама… Ну что ж, коли надо, и аз за чадо свое жизнь отдам, – согласилась Феодосья.

– Бог явился к Аврааму и сказал: «Возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака, и пойди в землю Мориа, и принеси его во сожжение на одной из гор…»

– Помню, отче, не надо более… Исаак вопросил отца, где же агнец для сожжения? И Авраам возложил дрова и взял нож… Не надо более, отче…

– Авраам не пожалел для Бога сына единственного своего, столь велика была его вера. А твоя вера столь же сильна?

– Но зачем Ему мое чадце? – испуганно спросила Феодосья.

– Господу не дитя нужно, а ты…

– Так пусть меня возьмет…

– Это было бы слишком легкая жертва… Значит, любовь твоя к Богу не так велика, как ты об том говоришь? Ему в жертву ты принесла шубу с серьгами и решила, что этого достаточно?