Цветок для двоих [СИ]

Дамы поменялись местами, и теперь Шанелька слушала и кричала через дверь, осваивая картонное нутро пустынного клозета, в котором стенки были обиты упаковочными ящиками, но на рычаге гордо торчал новый рулон бумаги, рядом висели бумажные полотенца и на полочке стоял флакон с освежителем воздуха, а вдоль стены выстроились пластиковые бутылки с водой.

— Так что, я все перепутала, это такая подсознательная готовность видеть всеобщий сексизм. Если учитель, думаю, значит, мужик. А тут вон оно как.

— А учит-то где?

— А не успела сказать. За чаем спросим.

Шанелька покинула фанерно-картонную будку с тихой благодарностью судьбе. Там почти не пахло сортирными запахами, все было устроено вполне правильно, и главное — не придется, как сказала Крис, бегать с мужиками наперегонки. Мужчинам не понять, сколько мира в женскую душу приносит удобный туалет в шаговой доступности. Когда-то Шанелька поездила в командировки от своей библиотеки, работала в других городах и жила там в гостиницах. И первое, что всегда интересовало командировочных дам, к вечному раздраженному удивлению мужчин-сотрудников, а что там с туалетом, есть ли он в номере, и, если есть — это уже половина командировочного счастья.

Но до чая они все-таки начали работать и просидели над папками пару часов, уже привычно вынимая листки, просматривая, складывая в том же порядке, а если что-то привлекло внимание, упаковывая в прозрачный файл с надписанным стикером, и отмечая место, откуда была взята бумага, шанелькиной цветной закладкой.

Глава 10

Пустыня отступила, исчезла, заслоняясь шуршанием бумаги, строчками непонятных слов, то выписанных вручную, поблекшими чернилами, то напечатанных на пишущей машинке, и Шанелька, осторожно раскладывая листы, снова подивилась, как тогда, возле компьютера с непривычной клавиатурой, надо же, и пишмашинки существуют с арабским шрифтом. Документы на английском переводила Крис и ее голос негромко звучал в неожиданно прохладной тишине большой палатки, куда свет проникал через мутные полиэтиленовые оконца и еще светила белая лампа, подвешенная к балке под брезентовым потолком. Разок Шанелька удивилась, надо же, электричество, но тут же услышала мерное тарахтение генератора поодаль и кивнула сама себе. Двадцать первый век на дворе, пусть даже вокруг пустыня.

Снова мелькали перед глазами списки прислуги, какие-то программки спектаклей, счета за продукты — обыденная жизнь, оставшаяся в разрозненных бумагах, терпеливо ждущих, когда их разберут, прочитают и рассортируют.

— Такую мы уже видели, — Шанелька выпрямилась, держа в руке пожелтевшую страничку, вырванную, вероятно, из какой-то поваренной книги, с отчеркнутыми бледным карандашом строчками, — ты еще переводила, про ананасы там что-то.

— Хорошо, наверное, кормили, наследных прынцев, — рассеянно отозвалась Крис, — а у меня тут билеты, в театр, целая стопка. Пить хочу, в горле пересохло.

Шанелька зевнула. Глаза уже отказывались различать буквы, все-таки Джахи поднял их ни свет, ни заря, потом тряслись в машине. Интересно, он их бросил совсем? То есть, приедет забрать, когда семья уже соберет свои пастушьи бебехи, сложит палатки и рванет к дальним барханам? А они, две сиротки, останутся рядом с покинутым картонным клозетом…

— Сорри, ти, — позвал за пологом девичий голос, потом засмеялся, с кем-то перешептываясь и снова уже погромче, — сорри! Ти!

— Что ж они без конца извиняются, — Крис поднялась, потягиваясь и пошла к выходу, сунула голову наружу, что-то отвечая.

Шанелька бережно сложила в папку просмотренные бумаги, прилепила наклейку на уголок, чтобы знать — тут все проверили. И отнесла к ящикам, уложила в тот, который они опустошили, забрав содержимое на стол.

— Главное, чтоб детишки не влезли и не перепутали все, — Крис уже сидела в спальном закутке, осматривая лицо в маленьком зеркальце, — пойдем, нас приглашают на чай. Пока не вернулись мужчины, так сказала Тейлал, это та девушка, которая в юбке.

— Я бы уже жратки и спать, — пожаловалась Шанелька, — толку сегодня с меня уже не будет.

— Ну, какая ты. А вдруг к ночи — костер, танцы всякие, ритуалы с бубнами.

— Они отчаливают, им собираться надо. Думаю, не до бубнов им нынче.

— Пожрем, чего там к чаю дадут, — решила Крис, — умоемся и заляжем. Если что, нас разбудят. Да и сами проснемся, еще только четыре часа. Четыре всего? А кажется, сутки торчим тут.

За чаем Крис беседовала с хозяйкой, иногда переводила сонной Шанельке, и та кивала, мазала на лепешку вкусную овощную пасту, укладывая сверху ломтики белого сыра и запивала все это сладчайшим темным чаем.

— Мужа зовут Агизур. Их четверо братьев. А ее имя, это имя дочери царицы туарегов, она жила на плоскости, в горах. Э-э…

— Плоскогорье, — предположила Шанелька, отхлебывая и улыбаясь девушке, которая сидела напротив, рассматривая ее с горячим любопытством.