Цветок яблони (СИ)

— Нет. Ты так и не поняла, расписная. Ты все остановишь. Так уже было дважды. При Дауле и в финале Войны Гнева. Ты все остановишь. И он появится снова. Не сейчас. Может быть, через тысячу лет. Придет черной поступью и оставит лишь выжженные поля. Ничего не сохранится из того, чем ты так дорожишь. Не будет памяти о Шестерых, не будет волшебства, мир останется выхолощенным. Все, что ты делала, обернется прахом. Потеряется твое наследие. Ибо когда он придет в следующий раз, Мири не возродится, чтобы завершить свой путь, как предначертано. Не сможет ему помешать. Не будет асторэ рядом с ней. Не будет таувинов. Не будет тзамас. Той, что не разорвала мир, а спасла его. Не будет того, кого ты называешь Вихрем. Не будет тебя. Никто не встанет у него на пути в следующую эпоху. Все должно закончиться не здесь и не сегодня, а на севере, как было предсказано. Так что отступи, пусть все идет своим чередом, ибо, если у тебя получится, плакать будет Мири.

— Хороша же милосердная, если обрекает на смерть тысячи. Что будет, если я откажусь? Она проклянет меня или ты, маленькая пташка, попробуешь почесать эти кулаки?

— Я лишь след. Несу слово для расписной, исполняя волю Милосердной. Ибо у тебя своя роль в этой битве, и не мне подводить черту.

Усмешка:

— Передай этой суке, что я, и только я, выбираю, как мне поступить. Не её слово, если она действительно вернулась в нашу выгребную яму. Не её слуги. Не пророчества. Не шансы. Лишь я. Нэко. Четвертая.

Ремс поклонился низко, а после, не прощаясь, повернулся и пошел прочь из переулка. Она смотрела ему вслед, все еще колеблясь. Она сомневалась, но запах, что коснулся носа скромной служанки милосердной, говорил о том, что решение она приняла.

Пускай и сама еще не знает об этом.

Глава 15. Четыре поля.

Качая саги о героях в колыбели,

В мечтах о подвигах, их храбрости и силе,

Нам невдомек, что и они когда-то были

Людьми. Как ты. Как я. Как все, на самом деле.

Фрагмент погребальной песни воинов Кулии

Спала Шерон плохо. Поднимала голову от скатанной куртки, вслушиваясь в непогоду. И в человеческое затишье, что растеклось над Четырьмя полями в тот краткий час, когда люди перестали убивать.

Утром она встала с жесткого соломенного матраса, чудом не вобравшего влагу, откинув в сторону пару тёплых, пахнущих овчиной одеял. Голова была тяжелой, а мысли неповоротливыми. Спать на кладбище, которым стали поля, всегда нелегко для тех, кто понимает мёртвых.

Стараясь не торопиться, делать все четко, ничего не упустить, затянула шнуровку на рукавах и вороте бледно-зеленого поддоспешника1, обулась, откинула полог маленького шатра, приютившегося в центре лагеря «Дубовых кольев».

##1 П о д д о с п е ш н и к — одежда, надеваемая под доспех. Например: стеганый камзол, комбинезон, набитый ватой.

Выглянула.

Небо было не по-летнему низким, мрачно-серым, холодным, плоским.

Дождь, не прекращаясь, шел вторые сутки, насквозь пропитав поля, холмы, лес, палатки, одежду, землю. Он лишил лучников привычной за эти дни работы, заставил стрелять реже, беречь тетиву, прятать её в вощеных кожаных мешочках. Арбалетчикам было не легче. И кавалеристам. Им приходилось заботиться не только о себе, но и о мокнущих лошадях.

Вода собиралась в огромные лужи, больше похожие на озера, на дне которых лежали погибшие. Их не успели забрать и похоронить. Не было ни времени, ни сил.

Дождь охладил пыл сражающихся, затруднил убийства, смыл накал и ярость, принес шепотом капель усталость. Несколько дней битвы, когда люди грызли друг друга буквально зубами ради того, чтобы приблизиться к Лентру или не допустить туда врагов, миновали.

Эта передышка, бесконечно краткая, нужная обеим сторонам, заканчивалась.

Шерон вернулась, опустила руки в таз со студеной водой, умылась, ощущая, как холод проникает в кончики пальцев и становится легче. Липкие щупальца недосыпа словно отпускают виски, отползают прочь, перестают высасывать силы.

Шепот, стучащийся в череп, смерти тысяч, что погибли здесь за последние дни, сведшие бы её с ума всего лишь месяц назад, до Рионы, теперь не причиняли вреда.

Она училась принимать их как данность, как течение жизни, стандартный круг мироздания, над которым не властна. Порой мы не можем изменить ничего и остановить ту же войну лишь по собственному желанию. Она закончится сама, когда прогорит и не останется топлива: ненависти, желания убивать или же... людей. Если не останется людей, война сразу завершится.

И здесь, на Четырех полях, происходило как раз прогорание войны — уничтожение солдат обеих сторон.