Цветок яблони (СИ)

Каждый из нас знает, что наш путь конечен. Мы идем по жизни через тернии испытаний, что обдирают нашу одежду, а потом и плоть. Это естественный процесс жизни. Воля Шестерых. Их испытание для людей, через которое им самим пришлось пройти первыми.

Каждый из нас знает, что путь конечен, но счастлив тот, кто, умирая, убежден, что проделал этот долгий тернистый путь не зря.

Таувин с гербом сойки

Солнце клонилось к закату.

Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить все живое и светило лишь пустоте. Бесконечным нитям, прядильному станку вечности.

Золотые нити начинались в одном мире, тянулись через этот и уходили в следующий, стремительно темнея. Если смотреть через них на солнечный шар, то он дробился на тысячи осколков, мёртвых, бесполезных, совершенно холодных.

Не было больше солнца на небе. Только луна, и её стылый свет порождал живые тени. Те дышали, шевелились, ползли по замысловатым рваным траекториям, обтекая ботинки с осторожностью змей, избегающих рассыпавшихся по земле углей.

Они не видели ее, но ощущали нечто, что заставляло менять свой путь.

Бланку смущали нити. И манили. Столь притягательны они были, что хотелось коснуться их, плести, менять.

Повелевать.

В этом странном месте... мире госпожа Эрбет внезапно поняла, что помнит вещи, которые знать не должна. Это было как удар молнии. Ослепительно и очень больно.

Она помнила запах своего учителя, асторэ. Помнила, как тяжел необычный металл, который дала сестра. Помнила, как захлебывалась в рыданиях Мерк над телом того, кого любила.

Отчаяние. Боль. Ненависть. Мольба.

Все сразу.

Помнила её взгляд, когда они прощались навсегда.

И от этого ей отчего-то становилось стыдно. А еще она чувствовала свое бессилие. И ошибку.

Звон колокола. Долгий. Одинокий. Погребальный.

Клетка, в которой умирало какое-то существо.

Бланка ощутила кровь, текущую по рукам, вздрогнула, опустила взгляд, но не увидела никаких следов на коже.

Всего-навсего наваждение. Из прошлого. Воспоминание человека, которым она не была и которого не знала. Но теперь не боялась ту, что без спросу стала её частью. Или проснулась в ней? Или... вернулась?

Нельзя бояться саму себя. Она увидела лишь несколько кратких мгновений, отрывков из чужой жизни.

Но теперь госпожа Эрбет знала, как должно поступить.

Она шла вперед, скрытая от глаз древнего существа, забираясь в самый центр его логова. Вперед. Только вперед.

Пока оно отвлеклось на других.

На друзей.

Ее огнерыжие волосы, растрепанные, точно после сильного весеннего ветра, концами цеплялись за нити, отчего по тем пробегали трескучие искры. Уносились вверх.

К луне.

Она услышала голос Тэо...

Солнце клонилось к закату.

Бордовое, словно спелая вишня, оно перестало мучить последних оставшихся в живых в долине. Та протянулась внизу в виде гигантского корыта, частично окутанная малиновым дымом из-за заходящих лучей.

Истерзанная, изрытая, вспученная, раздавленная, захлебывающаяся от растекшейся крови, придавленная тысячами тел. Немногие сотни, искалеченные, как и земля, неорганизованными отрядами, все еще огрызаясь друг на друга, если встречались, отползали, уходя на запад или восток.

Солнце отражалось в их шлемах, дробилось на тысячи болезненных глаз-огней.

Тэо стоял на вершине мира, на балконе, далеко выдающемся вперед из тела алебастровой башни. Почти сто ярдов в длину и двадцать в ширину, эта площадка могла вместить в себя множество людей, но был только он.

Стоило подумать, как ему повезло здесь оказаться. Толчок в спину. Темнота.

А после солнце в глаза, вокруг осень, судя по желтым полям и холмам, а внизу перед ним раскрывается невиданное и ужасающее зрелище подходящей к концу бойни.

Он никогда не думал, что возможно такое количество мёртвых в одном месте. От них остались лишь окровавленные кости.

Солнце подмигнуло ему с веселой непосредственностью шутника, задумавшего невероятную каверзу, которую обязательно оценят все причастные.

И вот он уже не один на балконе. Колоннада почернела, перила испарились, огромные цветочные горшки расколоты, и земля из них разлетелась по тёплым широким плитам, а деревья, что росли, даруя здесь тень, — сломаны, сгорели, высохли.

Пружина увидел женщину, распростертую на гладком полу. Он с трудом понял, что её волосы совсем недавно были соломенными, а может, даже и золотыми, как у Нейси. Теперь же стали почерневшими, тлеющими.

Жалкие остатки некогда прекрасной прически.

Платье необычного фасона, он никогда не встречал такой ткани, чем-то напоминающей серфо, порвано на правом плече и боку.