Не мудрено, что я заколебалась, вспоминая о том, как мне иной раз приходится спать в машине, когда гостиница слишком дорога, и о том, что в нашей компании было заведено раскладывать хлеб, сыр, лук и помидоры прямо на спальном мешке, а картонные тарелки мы протирали бумажными салфетками, когда под рукой не было воды…
Двадцать первого февраля пароход из Финляндии доставил Луллу в Стокгольм. Она привезла с собой чемоданы, спальный мешок и неисчерпаемый запас Пламенного энтузиазма. Сверх того в ее багаже было множество листков бумаги, испещренных данными о сильфии, которые она собрала в библиотеках и архивах, а также у профессоров и министров из числа своих родных и друзей. А еще Луллу в подвалах университетской библиотеки в Хельсинки случайно увидела изображение Коппа ди Вульчи — этрусской вазы, на которой воспроизведено, как царь Аркесилай II следил за взвешиванием драгоценного сильфия перед отправкой его из Киренаики в Европу. Разумеется, она не замедлила раздобыть фотокопию.
— Вот, посмотри, — докладывала Луллу, сидя у меня на диване и лихорадочно листая свои записи. — Смотри, в «Реальной энциклопедии» Паули написано, что еще Солон писал про сильфий и лазерпициум. «Лазер» означает сок, а «пициум» народная этимология связывает со словом пике, то есть кал. Это отлично согласуется с тем, что ты рассказываешь про персидскую асса фетиду, которую мы, северяне, ввозили и называли чертовым калом. А Плиний сообщает…
Полагаю, аристократические обитатели финских поместий были бы слегка шокированы, услышь они рассуждения госпожи Бьёркенхейм о сильфии.
Двадцать третьего февраля мы закончили погрузку снаряжения в «лендровер» и сами втиснулись на переднее сиденье. Минус десять градусов, пасмурно, отвратительная погода, но нас воодушевляла мысль о солнце Африки. И мы покатили на юг, перевалили через Альпы и спустились в Неаполь, откуда старый пароход, который давно уже было пора списать на слом, переправил нас в Бенгази, что в двухстах километрах к западу от Кирены.
Древняя Кирена сменила имя; маленькая деревушка, разместившаяся на ее развалинах, теперь называется Шахат.
Данные о численности ее населения разнятся. Одни говорят — здесь пятьсот жителей, другие — тысяча. Называют и более высокую цифру.
Пожив некоторое время в Шахате, понимаешь, откуда такое расхождение. Пещеры и высеченные в скалах древние склепы заняты бедуинами. Они живут здесь с женами, детьми, скотом — пойди, сочти их всех. Пожили некоторое время и двинулись дальше, в другие края.
Как бы то ни было, деревня не производит внушительного впечатления. По сторонам дороги стоят дряхлые лачуги, в них или рядом с ними можно купить гнилые помидоры, свежие яйца, связки увядшего лука, прогорклые сардины из Дании и совсем неплохой савойский сыр в станиолевой обертке. Хлеб — иногда свежий, но чаще всего такой же твердый, как привезенный некогда из Греции и Италии мрамор в колоннах развалин, которые широкими террасами окружают деревушку.
Есть маленькое почтовое отделение, открывающееся на несколько часов утром или вечером. Банка в Шаха-те нет. Но предупредительный директор большого и дорогого отеля охотно принимает наши аккредитивы по довольно невыгодному для нас курсу.
Нам с Луллу этот отель не по карману. Мы остановились в мотеле, который расположен в сосновой роще на плато, южнее деревни. У нас отдельный коттедж, по комнате на каждую, небольшой холл и туалет с душем.
Нам предстоит жить здесь не одну неделю. Хотя в мотеле самообслуживание — надо самим стелить постели, подметать и выносить мусор, — мы чувствуем себя принцессами. А такой роскошной мусорной свалки, как у нас, нет ни у одной принцессы в мире. Нам предложили сваливать мусор за изящную железную ограду напротив мотеля. А ограда эта защищает древние развалины, которым, наверно, больше двух тысяч лет.
— Бедные археологи, — бормочу я, опоражнивая мусорную корзину. — Каково-то им будет через двести-триста лет отличать осколки древнего этрусского, греческого и римского стекла от наших пивных бутылок?
Луллу тоже считает, что высыпать бутылки, апельсиновые корки и консервные банки на развалины одного из красивейших городов древности — ужасное кощунство. Но что поделаешь, если другой свалки нет?
Разумеется, мы познакомились в общих чертах и с новой историей Ливни, хотя классическую эпоху изучили куда более глубоко. В 19)1 году итальянская армия пыталась завоевать Ливию, но неудачно. Италия вынуждена была признать короля Сенуси в Киренаике и республиканское правительство в Триполиэании. В 1922 году представители двух ливийских правительств встретились в Гариане и договорились признать короля Идриса монархом всей Ливии.